Жизненный цикл Евроазиатской цивилизации – России. Том 2 - Александр Владимирович Семенков

Наиболее достоверно установлены для периода удельной раздробленности в пределах восточнославянской территории следующие локальные разновидности литературно-письменного языка, до известной степени соответствующие диалектным зонам общенародного русского языка и приблизительно совпадающие с границами удельных княжеств.

На севере существовала древняя новгородская разновидность литературно-письменного языка, границы распространения которой, приблизительно совпадали с границами Новгородской Земли. Письменные памятники, отражающие эту разновидность, очень многочисленны и датируются весьма ранним временем, начиная с XI века.

На северо-западе выделяется псковская разновидность, которая прослеживается в письменных памятниках Псковской земли в течение XIV–XV веков. Благодаря большому числу письменных памятников псковская разновидность литературно-письменного языка изучена достаточно подробно.

На западе отмечается смоленско-полоцкая разновидность литературно-письменного языка, охватывавшая территорию древнего Смоленского княжества и Полоцкой земли. Письменные памятники, особенно делового характера, достаточно многочисленны, что позволяет говорить и об этой разновидности как о хорошо известной исследователям.

На юго-западе выделяется галицко-волынская разновидность письменности. Она известна главным образом благодаря наличию деловых памятников, написанных на ней.

На юго-востоке, вероятно, существовала разновидность литературно-письменного языка, характерная для Черниговской, Северской и Рязанской земель. Памятников этой разновидности дошло до нас очень мало, и она плохо изучена.

На северо-востоке сложилась владимиро-суздальская разновидность письменности. Эта разновидность ближе всех остальных к традиционному письменному языку киевского периода, что объясняется рядом внеязыковых причин. Письменных памятников, представляющих эту разновидность, много, но они пока еще недостаточно изучены в историко-диалектном отношении.

Восточнославянское население продолжало сосредоточиваться вокруг Москвы, спасаясь от татарских набегов за окружавшими в то время город глухими борами. Как показывает анализ древнейших памятников московской письменности, вначале жители Москвы пользовались диалектом северо-восточной группы, владимиро-суздальского типа. Однако чем далее, тем более чувствуется воздействие на эту первоначально северорусскую диалектную основу южнорусской речевой стихии, все усиливающейся в московском говоре.

Анализ языка ранней московской письменности показывает, что первоначально население Москвы, во всяком случае, в пределах княжеского двора, придерживалось северорусского окающего произношения. Например, в Духовной грамоте Ивана Калиты 1327–1328 года мы встречаем такие написания: Офонасей, Остафьево и др. Однако уже в записи с похвалою князю Ивану Калите на «Сийском евангелии» 1340 года можно заметить отражение акающего южнорусского произношения. В памятниках XV и особенно XVI веков аканье становится господствующей чертой московского произношения, причем такое произношение распространяется и на северорусскую по происхождению лексику: см. написание парядня (домашнее хозяйство) в Коншинском списке Домостроя.

Московский говор становится диалектной основой языка всей великорусской народности, и по мере включения тех или иных русских земель в состав формирующегося централизованного Московского государства черты ведущего говора распространяются на всей великорусской территории. Этот же среднерусский смешанный говор превращается в диалектную базу для литературно-письменного языка, обслуживающего потребности всей великорусской народности. Древнерусский литературно-письменный язык, пересаженный на новую почву, образует московскую разновидность письменного языка, первоначально развивавшуюся рядом с другими его ответвлениями. По мере расширения территории Московского государства все ответвления письменного языка постепенно вытесняются московской его разновидностью. Этот процесс вытеснения особенно усилился после введения книгопечатания с конца XVI века. Другие же разновидности древнерусского литературно-письменного языка, развивавшиеся на территории Литовского государства и Польши, становятся истоком постепенно формирующихся параллельно с языком великорусской народности, белорусского языка (с XV века) и украинского языка (с XVI века).

В период удельно-вотчинной раздробленности удельный князь, владения которого иногда не простирались далее одного населенного пункта, или течения какой-либо захолустной речушки, мог ежедневно видеться со всеми своими подданными и устно передавать им необходимые распоряжения. Теперь же, когда владения Московского государства стали простираться от берегов Балтики до впадения Оки в Волгу и от Ледовитого океана до верховий Дона и Днепра, для управления столь обширной территорией стала необходима упорядоченная переписка. А это потребовало привлечения большого числа людей, для которых грамотность и составление деловых бумаг стали их профессией.

В первые десятилетия существования Московского княжества с обязанностями писцов вполне справлялись служители Церкви – дьяконы, дьяки и их помощники – подьячие. Так, под Духовной грамотой Ивана Калиты читаем подпись: «а грамоту псалъ дьякъ князя великого Кострома». Дьяками по сану были авторы «Похвалы…» Мелентий и Прокоша. Однако уже скоро письменное дело перестало быть привилегией духовенства и писцы стали вербоваться из светских людей. Но в силу инерции языка термин, которым обозначали себя эти светские по происхождению и образу жизни чиновники Московского государства, сохранился. Словами дьяк, подьячий продолжали называть писцов великокняжеских и местных канцелярий, получивших вскоре наименование приказов. Дела в этих учреждениях вершились приказными дьяками, выработавшими особый «приказный слог», близкий к разговорной речи простого народа, но хранивший в своем составе и отдельные традиционные формулы и обороты.

Неотъемлемой принадлежностью приказного слога стали такие слова и выражения, как челобитная, бить челом (просить о чем-либо). Стало общепринятым, чтобы проситель в начале челобитной перечислял все многочисленные титулы и звания высокопоставленного лица, к которому он адресовал просьбу, и обязательно называл полное имя и отчество этого лица. Наоборот, о себе самом проситель должен был неизменно писать лишь в уничижительной форме, не прибавляя к своему имени отчества и добавляя к нему такие обозначения действительной или мнимой зависимости, как раб, рабишко, холоп.

В указанный исторический период особенное распространение получает слово грамота в значении деловая бумага, документ. Хотя это слово, заимствованное в начальный период славянской письменности из греческого языка, и раньше имело такое значение. Появляются сложные термины, в которых существительное определяется прилагательными: грамота душевная, духовная (завещание), грамота договорная, грамота складная, грамота приписная, грамота отводная (устанавливавшая границы земельных пожалований) и т.д. Не ограничиваясь жанром грамот, деловая письменность развивает такие формы, как записи судебные, записи расспросные.

Обогащение и увеличение числа форм деловой письменности косвенно влияло на все жанры письменной речи и, в конечном счете, способствовало общему поступательному развитию литературно-письменного языка Московской Руси. Те же писцы, дьяки и подьячие в свободное от работы в приказах время брались за переписывание книг, не только летописей, но и богословско-литургических, при этом они непроизвольно вносили в тексты навыки, полученные ими при составлении деловых документов, что приводило ко все возрастающей пестроте литературно-письменного языка.

77.2. Процессы и тенденции развития литературы в ХIII–XV столетиях

Спад культурного развития русских земель привел и к серьезному кризису литературного творчества. От XIII и XIV веков мы не имеем сколько-нибудь крупных литературных произведений. При этом важно отметить, что ущерб, нанесенный литературе, не ограничился уничтожением выдающихся памятников древнерусской письменности и литературы. Изменился сам характер многих литературных жанров и произведений.

Важным процессом, связанным с падением Киева и утратой южной Русью своего значения, является постепенное перемещение центра исторической сцены к северо-востоку и возвышение Москвы, которая становится