Живой Журнал. Публикации 2011 - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отправь своё горе на дачу.
Целую тебя.
23. VI. 1936
Москва
Ю. Тынянову
Дорогой Юрий!
Давно не переписывались. Время прошло больше, чем это кажется, и, вероятно, даже характеры у нас переменились.
Но, проходя мимо твоей книги, надвигаю шапку на лоб.
Я кланяюсь. <…>
[406]
Пушкинисты переживают Цусиму.
Они затонут один за другим, по моральным соображениям.
То есть, у них нет пафоса, чтобы держаться на воде. <…>
Твои главы из «Пушкина», напечатанные в «Литературном Ленинграде», лучше прежних.
Пушкин разгорается, ты привык к ему.
Удастся ли тебе то, что не должно удаваться нам.
Во всяком случае мне ни разу не удавалось.
У меня Федотов — несчастен. И Марко Поло — несчастен.
Они были несчастны, но иначе, а Пушкин умел «не давать судьбе победы над собой: он вырвал у неё хоть часть отнятой у его отрады».
Это писал Белинский.
Какого числа наше 19 октября, кто — наш друг, который и сейчас любит нас. Если ты сумеешь дать Пушкина не только несчастным, хотя он был несчастен, то друг наш, неведомый нам, будет соединён с Пушкиным.
«Пускай же он с отрадой хоть печальной
Тогда сей день за чашей проведёт,
Как ныне я, затворник Ваш опальный,
Его провёл без горя и забот».
Пушкин в одном письме предлагал оставить любопытство толпе и быть заодно с гением.
Я верю, что тебе нескучно, на песчаном косогоре в сосновой роще, там у Северного нашего резкого моря.
Это морцо всё же пахнет океаном, которого Пушкин не видел.
Не огорчайся тем, что наши заботы велики и непрерывны, — это неизбежно.
Наши соседи мнимо наши современники, и мы не можем быть навсегда их друзьями.
Нас разлучают не ссоры, а обиды.
Мы отрастаем от них прочь.
Я пишу о Пушкине. Одно огорчает меня, что это не та проза, о которой я мечтаю.
Нужно было бы писать теорию, как письмо.
В ней наша последняя отрада, вырванная нами.
Целую тебя крепко, письмо будет идти долго.
Здесь Боря, который удивляется тому, что ему уже 50 лет.
У Ираклия Андроникова дочка, которая пока не имеет названия.
У меня впечатление, что это пока гранки дочери.
Он счастлив. Был у Всеволода. Юбилей.
Он не был счастлив (Всеволод). Все хвалили его больше за поведение, чем за успехи. Я говорил, неплохо, рассказал одну сказку Геродота о детях, поднятых орлами. Дети кричали с облаков: подайте нам извести и камней, мы готовы строить.
Было дано им такое поручение.
Я пошёл ко Всеволоду, сказал ему что я часто завидую ему, когда читаю.
Он уже
ответил тихо — он мне тоже завидует.
И мы оба не были, в письме это становится однообразно, счастливыми.
Арагоны уехали питаться парижским воздухом.
Между тем французом быть уже страшно, а для этого у них нет солдатских свойств.
Он — это он, её муж.
Виктор Шкловский
4/X — 36 г.
Ю.Тынянову
[осень 1936]
Дорогой Юрий!
Давай опять писаться. В Ленинграде мы не догляделись друг на друга.
Сейчас я сижу у себя, пытаюсь разобраться в отрывках статей.
Хотел бы я писать прозу, так вот не пишется.
С Федотовым ты не прав, потому чо получился Федотов. С Пушкиным ты прав, потому что Пушкин получается.
Он сидит, поджавши ногу, в зале, где люди сидят рядом с ним, вытянувшись и откинувшись: лосины мешают им согнуься.
Поэтому он более мягок, гибок, более расшарнирен, чем был бы расшарнирен среди нас.
Каблуки его стоптаны, он свой совершенно, ему скучно. И одно непонятно — как он не растерялся, когда писал своего «Медного всадника».
Штатскость, поддельность пышного родословия, спорность судьбы, спутанность происхождения, ложность кругом — всё понятно.
Ещё непонятна прямолинейность рукописи с копиями, воля идущих вперёд чиновников, поправки к прозе, сводящиеся к уплотнению сюжета.
Мы плохо представляем себе людей того времени.
Чуть ли не на балах сидели дворяне-ростовщики, давали деньги под вещи и меняли вещи.
Нас дворянством обманул Толстой, он насказал нам сказок, надул нас, как Берсов. <…>
Мы редко с тобой поднимаем осенью голову, мы не видим листьев.
На гоголевском бульваре вечером сидели пары, спиною к свету, лицом друг к другу. Это не традиционно. Город, в котором развесили фонари, милиционер, над которым висит фонарь и он стоит, как в капле света, стоит как под микроскопом — это один способ организации жизни, один её ход, а люди на скамейках — другой.
Такое однородное тело, как кристалл, в разных своих напряжениях для электричества разнородных, кажется, это зовётся пьезокварцем.
Сердце, играя роль реле и усилителя, переключает токи, перестраивая их в молекулярных клетках.
Мне хотелось бы для тебя больше личного счастья, покоя, больше возможности подымать и поворачивать голову.
Я хотел, чтобы ты сидел, поджавши ногу, на больших собраниях, не защищая себя внутренним подмораживанием.
Утро, идёт дождь, у нашего дома по рассеянности снята крыша, стены мокнут прямо мне на мозги и это почти беспокойно.
Ноги я поджимаю по-турецки <…>
Итак, Юрий, я буду тебе писать. Пушкин нуждается в письмах. Написать его почти невозможно, потому что ты взял Пушкина, а не Вильгельма Мейстера. При совершении невозможных дел помогает ощущение понятности этого дела для других.
Итак, желаю тебе удачи.
Ю. Тынянову
<…> Статья о тебе лежит в «Правде», но её оттесняют события, а событий много.
Должна пройти быстро, я ей очень заинтересован, потому что в ней есть формулировки, что именно ты придумал нового в романе и чем этот роман от других, в том числе потому что в ней есть формулировки, что именно ты придумал нового в романе и чем этот роман от других, в том числе от твоих, отличается.
Нельзя было написать со всей честностью, что Пушкин родился в типичной семье и воспитывался в типичных условиях. Может быть, когда-нибудь мы сообразим, какие ситуации лежат в основе биографии великих людей.
Что касается меня, то я завален делами, не очень любимыми.
Влюбляюсь в случайные работы и развешиваю на них свою шерсть, как меринос, которого забыли постричь и ном, разговаривал.
пасут на поле среди колючек.
Виноватых здесь, кроме Виктора Шкловского, нет, можно стричься и бриться самому. <…>
Виделся с Сергеем Михайловичем Эйзенштей
С Бабелем разговаривал, разговаривал с друзьями Горького. Вообще десятидневка была разговорчивая.
Наши современники-критики перед твоим романом покамест недоумевают. Надеюсь не сколько на свою статью, сколько на место её помещения.
Новое входит людям в голову
