Шведский всадник. Парикмахер Тюрлюпэ. Маркиз Де Боливар. Рождение антихриста. Рассказы - Лео Перуц

Испанец умолк и выплюнул на пол непрожеванный кусочек хлеба с луком. Он переводил беспокойный взгляд с одного на другого, но встречал только мрачные, неумолимые взгляды, ни у кого он не увидел милосердия.

Мы сбились в кружок, наклонившись над столом, и шепотом совещались. Вой собаки усилился и слышался уже вблизи.

— Он должен исчезнуть. Сейчас же — прочь из города! — сказал Донон. Если он станет болтать — мы погибли…

— Не годится, — возразил я. — Постовым дан приказ никого не выпускать из ворот.

— Да. Он должен умереть. Иначе утром весь полк будет знать все, что мы тут говорили! — тихо сказал Гюнтер.

— Он должен исчезнуть, не то дело будет плохо, — подтвердил Брокендорф.

— Но у нас нет оснований для полевого суда, — ответил я. — Ведь он не шпион, он ничего не сделал, он только доставил вещи Салиньяка…

— Так что нам делать? — стонал Донон, — Братья, я вижу, беда неизбежна. Что нам делать?

— Я не знаю, — пожал плечами Эглофштейн. — Знаю одно — если это выплывет, мы все пропали…

Но пока мы стояли в отчаянии, искали и не видели выхода, кто-то толкнул дверь, и в комнату вошел сержант Урбан — из гренадерской роты нашего полка. Он держал на поводке большую черную собаку.

Его взгляд скользнул по фигуре погонщика мулов, и он выпустил поводок, хлопнул себя обеими руками по бедрам и захохотал во все горло.

— Перино! — кричал он, сгибаясь от смеха. — Ты опять здесь, Перино? Так ты не поехал в паломничество?!

Собака одним прыжком метнулась к погонщику, прыгала ему на грудь, скулила, выражая отчаянную радость.

— Что это за человек? — спросил Эглофштейн. — Вы его знаете, сержант?

— Он меня знает, сеньор! — радостно закричал испанец. — Я понял, он ведь назвал меня «Перино»! Меня и зовут Перино, и вы теперь видите — я никакой не шпион…

Собака жалась к нему, взвизгивала и лизала ему руки, но он отогнал ее в угол.

— Конечно, ты не шпион, зато ты — вор! — вскричал сержант. — Ах ты бесстыжая, грязная, рваная тварь! Выкладывай-ка деньги! Если бы из мошенников набирали полк, тебе в самый раз бы стать знаменосцем!

Испанец весь сжался и испуганно смотрел на сержанта.

— Господин капитан, — доложил сержант Урбен, — этот человек — один из испанских возчиков, которых мы нанимали на службу. Сегодня утром, когда мы задержались в гостинице у городских ворот, он украл у рядового Кеммеля из отделения сержанта Бренделя кошелек с двенадцатью талерами. Мы было погнались за ним, но не смогли поймать, а вот теперь он сам пришел!

Погонщик, хоть и не понимал по-немецки, вмиг побледнел и начал дрожать всем телом.

— Ах ты мерзавец! — рявкнул на него сержант. — Гони сюда деньги, не то будешь повешен или пойдешь на всю жизнь катать тачку!

Эглофштейн поднялся. Дикое торжество и радость сверкали в его глазах. Тяжесть с его сердца теперь свалилась. Этот испанец, подслушавший нашу тайну, был уличен как вор и мог подлежать казни. Эглофштейн переглянулся с Гюнтером и Дононом: они сразу поняли друг друга.

— Тебе что, не платили поденщины? — строго спросил капитан. — У тебя были причины воровать?

— Но я не воровал! — в ужасе пролепетал испанец. — Я ничего не знаю о поденной плате… Ведь я не работал никогда возчиком!

— Ну, лги, лги полную телегу! — крикнул сержант в бешенстве. — Будто ты не был возчиком в полковом обозе?!

Он подбежал к лестнице и крикнул:

— Кеммель! Не спишь? Слезай скорей сюда! Твои талеры прибежали!

Драгун Кеммель тут же сбежал вниз с чердака, заспанный и встрепанный, как обозная кляча. Даже вместо плаща на его плечи была накинута попона. Увидев погонщика, он сразу оживился.

— А, ты опять здесь! — закричал он, — Грязная торба! Свинячья кормушка! Чертова задница! Кто тебя изловил? Где мои деньги?

— Что ты от меня хочешь, я тебя не знаю! — застонал испанец, пятясь в угол. — Клянусь кровью Христовой…

— Ишь ты, заговорил по-христиански! — вскричал Кеммель и перешел на немецкий, словно испанец мог бы его понять. — Будь ты проклят, дьявольское отродье!

— Ты его знаешь? Это тот парень, что утром украл твои деньги? нетерпеливо спросил Эглофштейн у драгуна.

— Еще бы я его не знал! — ответил солдат. — Другого такого не найти во всей армии. Шляпа у него — как гнездо аиста, голова — как тыква, пасть как суповой черпак! Иди-ка сюда, парень, дай на тебя поглядеть!

Он схватил лучину и при ее свете оглядел испанца с головы до ног.

— Нет, господин капитан, это ведь не он… — удивленно пробормотал Кеммель, качая головой. — Ох, чтоб тебя черт оседлал, утром у тебя было четыре пальца на твоей воровской лапе, а сейчас — все пять…

— Так это — не он?! — с досадой и разочарованием пробормотал Эглофштейн. — А ну, обыщите его на всякий случай, поглядите, не при нем ли деньги!

Драгун обшарил карманы погонщика и с удивленным видом вытащил большой кожаный кошелек.

— Вот же он! Это мой кошелек! Ах ты, ворон, и ты еще станешь отпираться?

Он тщательно вытряс кошелек, но там не нашлось ничего, кроме маленькой головки чеснока.

— Деньги пропали! — злобно крикнул солдат. — Или я — гусь, которого ощипывают? Или ты за один день все спустил в свою глотку?!

Испанец молчал, беспомощно уставясь в пол.

— Так где же мои деньги? Отвечай! Ты закопал их или отдал кому-то? Есть у тебя язык — так говори!

— Бог карает меня жестокой лозой! — тихо проговорил испанец. — Такова Его воля. Чему должно быть, то и сбудется…

— Господин капитан! — вмешался сержант. — Должно быть, этот же самый вор утащил и пять дней тому назад один из чемоданов господина полковника, тот самый, где были платья и шелковые рубашки покойной госпожи…

— Довольно! Хватит! — крикнул Эглофштейн, очевидно встревожась, как бы обвиняемый не заговорил о том, что он услышал из наших разговоров. Хватит! Он уличен в краже. Сержант, возьмите шесть человек с заряженными карабинами, ведите этого во двор и кончайте с ним!

— Да быстрее, быстрее! — заторопил Гюнтер. — Я не люблю попов, которые долго служат обедню!

— Ну, мне на это дело не надо столько времени, как на мессу! усмехнулся сержант. Он обернулся к драгунам, спустившимся на шум с чердака вслед за Кеммелем, и скомандовал:

— Стройся! Взять его в кольцо! Марш!

— Сеньор! — воскликнул испанец, вырываясь из рук солдат. — Вы же христианин! И вы хотите расстрелять меня без исповеди?!

Эглофштейн наморщил лоб. Он не хотел никакой отсрочки. Дать испанцу беспрепятственно поговорить с кем-либо, особенно — со священником, казалось ему неразумным и опасным.