Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

В своей новой книге «Только о вещах»… <…> Горный выбирает Розанова[1527] и на заглавный лист книги и эпиграфом к главам[1528].

Рижанин Петр Пильский также отмечает: «Сергей Горный неизменен. Он – однолюб. Другие беллетристы пишут о любви, изменах, скитаниях, дружбе, о чудесных случаях, дорожат сюжетом, хотят быть занимательными, заботятся о фабуле, о том, как бы дольше держать своего читателя в напряжении, распалять его любопытство. – Сергею Горному все это чуждо, не нужно и даже странно. Он заперся в своей келье и молится там своей единственной святыне. Эта святыня – детство, связанное и сопряженное с тысячами дорогих мелочей. Они навсегда зачаровали эту душу, через них, благодаря им, Сергею Горному так неповторимо и неистребимо близок и дорог былой Санкт-Петербург. <…> Сергей Горный идолопоклонник вещи. <…> Этими вещами он дорожит, – и даже не он сам, а его лирически настроенная душа, его растроганная благодарная память. За эти предметы, вещи, мелочи он хватается, будто в предвидении остаться завтра нищим, кем-то и зачем-то ограбленным одиночкой»[1529].

Современники-рецензенты сразу уловили в этой книге перемены в поэтике Горного: «нет фабулы, нет действия, одни вещи, вещи, вещи» (А. Руманов), отказ «от каких-либо внешних форм литературы» (И. Лукаш). Как отметил Лукаш, тема книги – «о потерянном нами понимании вещей».

Вещный мир входит в русскую литературу в первой трети XIX века (Ф. Булгарин, Гоголь и др.), и впоследствии по отношению к нему формируются литературные направления.

Если говорить о «поведении вещи», ее отражении в различных видах текста, то, по наблюдению Александра Чудакова, «„зеркально“ отраженным является лишь предмет массовой беллетристики, который как бы перенесен нетронутым из эмпирического мира (и вполне представлен в нем). Художественный предмет большой литературы от эмпирического отличен и отделен»[1530].

Особое место занял предмет в поэтике «натуральной школы». «Натуральная школа внимательна к подробностям, даже мелочна и микроскопична, – пишет Чудаков. – Предмет у нее существовал как предмет для – для изображения сословия, профессии, уклада, типа, картины»[1531].

В отличие от «натуральной школы», у Горного предмет автономен, находится на авансцене, автор «одушевляет» его и как бы уравнивает «живое» и «неживое». Но это предмет не реального, сиюминутного окружающего мира, а из ушедшего детства и юности.

Книга открывается очерком «Бахрома», в котором Горный вновь вспоминает обстановку родительской квартиры, свой «неприкосновенный инвентарь детства», окружавшие его «мелочи», на которых «повисла, зацепилась жизнь. Целая жизнь. И отдирать ее от этих вещей нечем. Они сами затеплили, ожили и живут, овеваемые пламенем, свечечкой Любви, как в киоте. Ибо жизнь дана от Бога. И все было от Него: даже позументы с выдернутыми нитями и Иван Калита в латах – из альбома. И потому все свято и все прекрасно. И все благодарно живет и дальше. Ибо раз что было, то стало быть бессмертно. Смерти нет»[1532].

«Твой мир. Кусочки окружавшего, роднившегося с тобой бытия. „Там“ этого не будет, – говорит он в очерке „За письменным столом“, явно адресуясь к Розанову. – Как благодаришь все, чего касался, – все, что наполняло жизнь, – все вещи, преходящую бутафорию нашего одноактного выступления. Спасибо. Нельзя жить, пробегая, скользя по этому одноактному коридору от двери входной до двери последней, как по меблированному, наемному пути, – не влюбляясь в вещи, не делая их своими, не роднясь с ними. Жизнь в конце у входной двери будет тогда постыдна – и горько-бедной. А если любишь, то и башлык с собой заберешь»[1533].

Федор Степун, высланный в 1922 году советской властью за границу и живший в Германии, говоря о литераторах в эмиграции, писал: «каждый – замкнутая скульптура в нише собственного прошлого»[1534]. В подобной нише оказался и Горный.

Как заметил Юрий Щеглов:

В русской литературе первой трети ХХ в., да и более поздних лет, предметная сторона культуры занимает исключительно большое место. Никогда прежде вещам и способам обращения с ними не уделялось столько внимания, а главное – никогда бытовые объекты, их наборы и констелляции, их судьба не наделялись столь явной идеологической и символической ролью, как в прозе и поэзии послереволюционной эпохи. <…> Исторический катаклизм XX века осмысляется, помимо прочего, как грандиозный сдвиг в «вещественном оформлении» жизни: кажется, будто целая Атлантида вещей неожиданно погрузилась под воду, оставив ошарашенного носителя цивилизации на замусоренном берегу, где лишь трудно узнаваемые обломки напоминают о недавней густоте и пестроте окружавшего его предметного мира. Появляется новый литературный жанр – ностальгическая коллекция, альбом, каталог ушедших вещей. Читателям предлагается «заняться составлением благодарно-радостного списка всего, что видели»[1535] (Горный). В мемуарах бывшего сатириконовца С. Горного, многозначительно озаглавленных «Только о вещах» (1937), предметный реквизит старой культуры разложен по темам и рубрикам: специальные главы посвящены канцелярским принадлежностям, «каменным шарикам», сортам мыла, бутылкам, книжной полке, стеклярусу, пекарне… Автор стремится представить каждую семью вещей во всем богатстве ее форм, сортов и разновидностей. Его книга – гимн в честь разветвленнейшей специализации, бесконечной детальности, густоты, теплоты и обжитости дореволюционной культуры. Внимание подолгу задерживается на каждой из исчезнувших вещей, на ее фактуре, цвете, употреблении, на интимных, полуосознанных ощущениях, которые были с нею связаны. Все вещи, независимо от их сравнительного веса в прошлой жизни, уравнены в едином лирическом панегирике. <…> Вещи в книге Горного объединяются не ассоциативно, а системно – по классам и парадигмам. Но уже само превращение вещей в главных героев повествования и размещение их по своего рода музейным витринам равносильно их радикальному остранению и переакцентировке. Изъятые из практических контекстов и пропорций прежнего бытия, они перебираются как некие россыпи неожиданно найденных драгоценностей. Перед лицом холодной вечности, где «все будет плоско, черно и без вещей»[1536] (Горный), все вещи в равной мере заслуживают любви и памяти[1537].

В цитатах из книг Сергея Горного сохранены авторские стилистические особенности и пунктуация. Адреса приведены по изданию «Весь Петербург».

За содействие в работе благодарю Элду Гаретто, Илону Светликову, Лидию Семенову, Аркадия Блюмбаума, Геннадия Обатнина, Романа Тименчика. Светлая память ушедшему другу и коллеге Рашиту Янгирову (1954–2008).

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ

И. А. Иванов. Нева у Петропавловской крепости в день Преполовения. Офорт, акварель. 1815 © Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, 2020. Фото: Н. Н. Антонова, И. Э. Регентова, К. В. Синявский, С. В. Суетова

Г. Л. Лори, М. Г. Лори. Вид на дачу графа Строганова от Каменного острова. Офорт, акварель. Нач. 1800‐х © Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, 2020. Фото: Н. Н. Антонова, И. Э. Регентова, К. В. Синявский, С. В. Суетова

К. П. Беггров. Вид Санкт-Петербурга зимой: Масленица на Адмиралтейской площади. Катальные горы и балаганы. Литография. 1835 © Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, 2020. Фото: Н. Н. Антонова, И. Э. Регентова, К. В. Синявский, С. В. Суетова

В. Ф. Тимм. Масленица. Литография. Русский художественный листок. 1858. № 4

Раек. Литографированный лубок. 1857. Из домашнего собрания автора

Наполеон и пленный казак. Гравированный лубок. 1848. Иллюстрация из книги К. Губерта «Рассказы косморамщика, или Объяснение к 16 картинкам, находящихся в космораме». СПб., 1848. Картина 13

В. Ф. Тимм. Русская ресторация. Литография. 1843. Иллюстрация к очерку Ф. В. Булгарина «Русская ресторация» (Булгарин Ф. В. Очерки русских нравов, или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого. СПб., 1843. С. 31–46)

Ресторан «Палкин». 1900-е годы. Невский проспект. М., 1903. С. 186

Сад, открытая сцена и театр в «Заведении искусственных минеральных вод» И. И. Излера в Новой Деревне. Гравюра по рис. В. Ф. Тимма. 1852. Русский художественный листок. 1852

Сад и театр «Аркадия». Гравюра по рис. Бролинга. 1884. Всемирная иллюстрация. 1884

Л. Бонштедт. Невский проспект у Аничкова моста. Бумага, акварель. 1847 © Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, 2020. Фото: Н. Н. Антонова, И. Э. Регентова, К. В. Синявский, С. В. Суетова

Р. К. Жуковский. Купец с купчихой на прогулке. Литография. 1843. Из альбома «Русские народные сцены» (1843)

В. Ф. Тимм. Купцы в Гостином дворе. Литография. 1843. Булгарин Ф. В. Очерки русских нравов, или Лицевая сторона и изнанка рода человеческого.