Незнакомцы - Дин Кунц

Необъятные пустынные просторы мало изменились за минувшие тысячелетия. Магистраль и линия электропередачи — часто единственные признаки цивилизации — пролегли по маршруту, когда-то называемому Тропой Гумбольдта, среди бесплодной равнины и поросших кустарником холмов, окруженных неприветливым, но поразительно красивым диким миром полыни, песка, известняка, высохших озер, застывшей лавы и далеких гор. Отвесные утесы блестели жилками соли, кварца, буры и серы, отливая на солнце охрой, умброй и янтарем. К северу от впадины Губмольдта, где река Гумбольдт исчезает в земле, текли и другие реки и ручьи, но здесь, в этом сиротливом уголке природы, глаз радовали только редкие оазисы в долинах с их сочной травой, хлопчатником и ивами: жизнь теплилась там, где была вода.

Как всегда, Доминик был покорен необъятными просторами Запада, но на этот раз ландшафт растревожил в нем что-то новое — предчувствие встречи с тайной, ощущение самого невероятного, выходящего за рамки воображения исхода путешествия. В этой забытой богом пустыне нетрудно было поверить в то, что именно здесь с ним и случилось нечто ужасное.

Без четверти три он заехал заправиться и перекусить в городок Уиннемака. Со своими пятью тысячами жителей он был самым крупным населенным пунктом в округе общей площадью 16 тысяч квадратных миль. Отсюда федеральное шоссе № 80 поворачивало на восток, постепенно поднимаясь все выше и выше в горы.

На закате Доминик свернул с магистрали к мотелю «Спокойствие», припарковал машину, вылез из нее и был неприятно поражен холодным, пронизывающим ветром. Проделав столь долгий путь через пустыню, он был психологически подготовлен к жаре, хотя и знал, что в горных долинах сейчас в разгаре зима. Он вернулся к автомобилю, взял куртку на шерстяной подкладке и, надев ее, направился уже было к мотелю... но замер, охваченный тревожным предчувствием.

Это было именно то место.

Именно здесь с ним и случилось нечто сверхъестественное.

Он останавливался здесь вечером в пятницу, 6 июля, позапрошлым летом: тогда уединенность этого мотеля и зачаровывающая красота окрестностей показались ему чрезвычайно заманчивыми и воодушевляющими. Ему так понравилось здесь, что он даже решил задержаться на пару деньков, чтобы привыкнуть к обстановке и подумать над сюжетом для рассказа, события которого разворачиваются в таком же тихом уголке. Он выехал в Маунтин-Вью лишь утром во вторник, 10 июля.

Сейчас он в надежде расшевелить память медленно огляделся, наблюдая быструю смену света и тьмы, и окончательно решил, что случившееся с ним здесь важнее любых других событий в его прошедшей и оставшейся жизни.

Гриль-бар, который Доминик узнал по большим окнам и голубой неоновой вывеске, располагался в западной части комплекса, несколько в стороне, окруженный площадками для парковки машин, три из которых теперь были заняты. Одноэтажное белое здание мотеля с прогулочной площадкой на крыше как бы разделялось на два крыла двухэтажной секцией, на первом этаже которой помещалась контора, а на втором квартира владельца. Каждое крыло имело форму буквы Г, в них было по десять комнат — шесть в длинной и четыре в короткой части. Прогулочная площадка была надежно защищена от ветра алюминиевым козырьком, выкрашенным в густой зеленый цвет. Небо на востоке уже потемнело, равно как и окрестности, на юге бескрайняя пустыня окрасилась в серый цвет, и лишь на западе вершины гор пылали пурпуром заката.

Тревога в сердце Доминика нарастала и достигла наивысшей степени, когда он вновь посмотрел на гриль-бар. Словно во сне, он направился прямо к нему, но, когда подошел к входной двери, ему вдруг захотелось убежать отсюда как можно дальше.

Усилием воли он заставил себя открыть дверь.

Внутри было чисто, светло, уютно и тепло, воздух насыщен ароматами жареного картофеля, лука и шипящей на решетке ветчины.

Доминик подошел к свободному столику и взял с подставки для приправ солонку, сам не зная, зачем он это делает и почему его рука протянулась именно к солонке, а не к бутылочке с кетчупом, тюбику с горчицей, сахарнице или перечнице. Потом он вспомнил, что сидел именно за этим столом в свой первый вечер в этом мотеле позапрошлым летом и, случайно рассыпав соль, по привычке бросил щепотку через плечо, угодив солью в лицо проходившей мимо молодой женщине.

Он чувствовал, что нащупал нечто важное, но не мог дать этому объяснение. Может быть, дело в этой женщине? Кто она? Незнакомка. Как она выглядела? Он попытался вспомнить ее лицо, но не смог.

Его сердце вдруг забилось чаще: он почувствовал, что вплотную подошел к потрясающему открытию.

Он напряг память, пытаясь вспомнить детали, но они ускользали.

Солонку он поставил на место и, двигаясь по-прежнему словно во сне и дрожа от неясного возбуждения, подошел к столику в углу возле окна. Он оказался занятым, но Доминик все равно был уверен, что женщина, на лицо которой попала соль, сидела именно здесь в ту роковую ночь.

— Могу я вам чем-нибудь помочь?

Официантка в желтом свитере улыбаясь смотрела на него, но он словно лишился дара речи, парализованный нахлынувшими воспоминаниями. Они еще не обрели четкости, но все наплывали и наплывали: та женщина из прошлого, лицо которой он не мог вспомнить, сидела на этом самом месте, слепяще-прекрасная в оранжевом отсвете заката...

— Мистер? Что-нибудь случилось?

Та женщина только еще заказала ужин, а Доминик уже доедал свое мясо, а закат угасал, сменяясь тьмой ночи...

Воспоминания, всплыв из глубин памяти, почти прорвались сквозь темную толщу к свету, из подсознания к сознанию, но в последний момент он отшатнулся от них, словно от ужасного чудовища. Вдруг расхотев вспоминать, Доминик с воплем отступил назад, повернулся спиной к изумленной официантке и побежал. Он понимал, что на него с удивлением смотрят люди, понимал, что выглядит ужасно, но ему на все это было наплевать. Он хотел одного: побыстрее выбраться из этого места. Толкнув дверь, он настежь распахнул ее и выскочил наружу, под послезакатное черно-багровое небо.

Ему было страшно. Страшно перед прошлым. Страшно перед будущим. Страшно потому, что он не понимал, почему ему так страшно.

Чикаго, Иллинойс

Брендан Кронин решил подождать со своим сообщением до конца обеда, когда отец Вайцежик будет пребывать в наилучшем расположении духа. А пока он вместе с отцами Вайцежиком и Джеррано вкушал обильную трапезу — двойную порцию ветчины с картофелем и фасолью, заедая его доброй третью буханки домашнего хлеба.

Хотя Брендан и обрел вновь аппетит, вера в Бога к нему так и не вернулась. Когда она рухнула, вместо нее остались ужасная темная пустота и отчаяние, но теперь отчаяние ушло, а пустота понемногу заполнялась. Он чувствовал, что однажды начнет новую жизнь, ничего общего не имеющую с церковью.