Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников

супруги Зиновия Аполинарьевича заставляют похолодеть её в сердце и ослабить хватку в руке с ножом. Чем немедленно и воспользовался Иван Павлович, сбив …нет не с ног, а с сердечного дыхания супругу Зинаида Аполинарьевича, и тем самым сумел вырваться из этой ловушки, оставив о себе глубокую память в сердце супруги Зиновия Аполинарьевича, смятой не только физически напором этого похитителя её сердца, а она была полностью подмята Иваном Павловичем под себя, когда он, прорываясь сквозь неё, в одно слово, мимолётом сказанное ей на ушко, полностью переформатировал её под другую реальность осознания своей жизни: «Я несчастна! И достойна лучшего, чем Зинаид Аполинарьевич, губитель моей молодости и всех связанных с ней надежд». А если всё так и она (такая жизнь) тебя так тяготит, то нужно сбросить всё тебя сдерживающее, и устремиться в полёт за своей фантазией.

– Да, были времена. – С ностальгией посмотрев на эти прошлые перипетии своей жизни вблизи с живой натуральностью натурами, склонными живейше участвовать и чувствовать себя в этом мире, а не только осуществлять своё существование в нём, Иван Павлович повторно наполнил свой походный стаканчик из всегда с собой на такие мероприятия фляжки. После чего он склоняется прежде всего к стаканчику, присовокупив к этому воспоминания о встрече при всё таких же необычных обстоятельствах с крайне негативного и паскудного характера человеком, кого он, будучи склонным к романтическому преувеличению и фокусировке в таком качестве людей, встреченных им на своём жизненном пути, прозвал доктор Мориарти. Где он, как это обычно бывает, поначалу не испытывал никаких иллюзий насчёт этого доктора Мориарти, – скотина он и есть скотина.

Но как это не раз с ним бывало, то под воздействием этого смягчающего душу напитка из фляжки, он, рассмотрев под другим углом зрения прегрешения, а также самого доктора Мориарти (в итоге из под стола, куда закатила счастливая звезда Ивана Павловича и как уж без неё, его всё предусматривающей осторожности), посчитал, что с этим доктором Мориарти можно иметь дело. И как после заката его глаз под воздействием крепкого напитка и всё под столом выясняется, то с доктором Мориарти действительно можно иметь дело, но только в том случае, если он останется в неведении твоего присутствия под столом, а также, если тебе сподобиться стянуть со стола им оставленные документы и выскользнуть из дома незамеченным.

– И мне это удалось. – Усмехнулся Иван Павлович. – И теперь у кое-кого намечает большая интрига в осуществлении доказательств своих прав на часть компании. – На этом месте Иван Павлович замолчал себя с помощью стаканчика. А как только стаканчик оставлен на время, а нарезка выполнила своё предназначение во рту Ивана Павловича, то он приступил к тому, для чего, собственно, он здесь и находился.

– Что ж, посмотрим на этого гада, и что он из себя представляет. – Никого не стесняясь по причине отсутствия здесь кого бы то ни было, Иван Павлович, будучи большим поклонником женского пола, – он не даст в обиду их представительниц во всех случаях (правда, за двумя исключениями, если она и сама может за себя постоять своей уродливостью, и если она та ещё стерва), – не мог поступить иначе, и вот так выразительно высказал своё отношение к Тёзке, большому спекулянту на женском доверии, как изначально Иваном Павловичем подумалось. А сейчас, глядя на всё тут, чем окружила этого неблагодарного типа его милейшей души и вида супруга Клава, Иван Павлович, убедившись в очередной раз в паскудстве того человеческого генотипа, который представляют собой добившиеся своего мужья, с ещё больше категоричностью и претензией посмотрел на этого негодяя Тёзку, смотрящего на него с фотографии на этажерке.

– Вот чего ты тут так ухмыляешься? – жёстко так спросил Тёзку с фотографии Иван Павлович, сжав, что есть силы лимон и, выдавив сок из него себе в стаканчик. А надо понимать, что Иван Павлович ничего просто так не делает, и он решил, что добавить лимонного сока в напиток, не плохая идея. И осуществить её поможет этот наглец Тёзка, при виде которого у Ивана Павловича сжимаются руки в кулаки. И если в них в этот момент добавить лимон, то он может выжать из него сок, и тем самым хоть что-то поиметь от Тёзки для начала.

– А что ему не радоваться жизни, когда тут всё для него и к его услугам. – Догадался Иван Павлович, чьё лицо на этот раз скривилось не от зависти к такому завидному обустройству Тёзки, а это он лимон пережал, и кислотность выпитого им сейчас напитка оказалась несопоставимой с его ожиданиями. Ну а то, что он с несколько провокационными, неоднозначно можно трактовать, целями бросил ищущий взгляд в сторону лестницы, ведущей не только на второй этаж, но также в спальню, где тоже всё располагалось к услугам этого ненавистного Тёзки, а никак не Ивана Павловича, то это он просто от кислоты напитка скривился.

Когда же Иван Павлович со всей этой повышенной кислотности в себе с помощью шоколадки справился, то он взглядом своей неотступной принципиальности (можешь не беспокоиться, я от тебя не оступлюсь, пока все твои махинации на чистую воду не выведу), с упором на свою беспринципность в таких делах, где замешана честь симпатичной ему девушки, посмотрел глаза в глаза Тёзки, и спустя почти что сразу понял: «Крепкий орешек этот Тёзка. С ним мне придётся повозиться».

После чего Иван Павлович, как человек без спешки в ногах и голове, достаёт крайне важную составляющую для вот такого рода исследовательских дел, когда требуется вся внутренняя концентрация мысли дедукта, как уже могли позабыть, называли себя вот такие как Иван Павлович люди, со склонностью своего саморазвития с помощью разгадывания различных головоломок с криминальным подтекстом (а никак не дундуки, как их пытались очернить противники всего логического и человеческого), а именно трубку. И этот неизменный атрибут всякого думающего человека, а уж затем только джентльмена, кто может быть и джентльменом, но при этом нисколько не думающим джентльменом, что, как правило, и бывает. И оттого, люди с трубками во рту не большого мнения о джентльменстве, которые как раз из-за своего бездумного отношения к окружающему, оказались вымирающим подвидом людей.

А вот если бы они думали не только о себе и своём джентльменстве, на что у них все силы и уходили, – Считать ли или не считать сэра Вилли джентльменом, если он и не сэр в общем, да и не Вилли в натуре, как он смеет выражаться в обществе дам, а какой-то там Сильвестр Потапов, беглый телефонопромышленник