Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут Клава не выдерживает, и вся, но только внутренне, взрывается. – Нееет! Я не смогу! – вырывается из Клавы первая слёзная эмоция, которая переформатируется в другую истеричность. – Мама дорогая, да что он со мной делает и чего он от меня добивается?! – без использования средств оформления и доставки на поверхность слов, одним дыханием выплёскивает из себя этот крик души Клава.
Но, как правило, такие взрывы скоротечны, и Клава, выдержав в себе всё то, что несёт в себе всякий взрыв, где только взрывной волной потряслись ресницы её глаз, с холодным взглядом смотрит на ненавидимого ею сейчас всем сердцем Ивана Павловича (а он-то причём?), и спрашивает его. – Если эта конфета настолько опасна для употребившего её, то, что она тогда такого даёт, что это перекрывает все её минусы?
Иван Павлович выдерживает паузу, и говорит. – Её преимущество в том, что вы не только в новом для себя, в момент преобразившемся облике, не будете узнаны, а вас и узнавать никто не захочет, с отвращением отворачивая от вас голову. А это даёт нам большую фору в противостоянии с нашим противником, и плюс полную свободу действий. Что нам как раз сейчас и нужно. К тому же они будут поставлены в тупик вашим исчезновением из поля их зрения, а что это за жирная корова к вам ходит, то это им и знать не захочется. Ну как, вполне обоснованные для её применения характеристики? – Иван Павлович крепко так посмотрел на Клаву, как бы пытаясь убедиться в её понимании того, что иногда так бывает, что без жертв со своей стороны никак не добиться поставленной цели.
Но Клаву что-то сдерживает от этого выбора, – может то, что она себя рукой за коленку щипает, – и она, сглотнув набежавшую слюну, спрашивает Ивана Павловича. – А вторая конфета, для чего она?
Иван Павлович, скорей всего, ожидал этого вопроса, и поэтому он был готов к нему. – Она, как вы заметили, не так размерна, как её соперница. Она зовётся «Лизунок». Не нужно объяснять вам, из чего это выведено. – Заговорил Иван Павлович. – И её функционал как раз отражает это её качественное свойство. Она всё умельчает до своего предела у употребившего её человека. – Иван Павлович сделал паузу, ожидая от Клавы поясняющего вопроса. Но она им не задалась, и он сам пустился в пояснение значения функционала этой конфеты. – Она по максимуму уменьшает значение в вас того, что отвечает за вашу индивидуальность. Через чувствительное охлаждение к сердечно волнующим вам вещам, загрубевая нервные окончания, делает вас не восприимчивой по прежнему к внешним раздражителям, с помощью которых происходит ваша коммуникация с этим миром, и тем самым вы становитесь обезличенным, полым существом (направление нашей чувствительности есть определитель нашего личностного я).
– Я перестану чувствовать, что ли? – вдруг вмешивается Клава, перебивая Ивана Павлович.
– Пожалуй, так. – Типа ничего не поделаешь, если такова сущность этой, даже и не конфеты, а антидепрессанта, говорит Иван Павлович, чуть ли не разводя руками. Из чего для Клавы становится лишь одно понятно – толстая конфета не так страшна, как выглядит на первый взгляд. А вот что ей совершенно непонятно, то она об этом и спрашивает Ивана Павловича. – И зачем мне это нужно и чем поможет?
– А для того …– перейдя на шепот, тихо проговаривает Иван Павлович и …на этом пауза затягивается, приведя Клаву к конверту. – Нет никаких конфет! – выдохнув, решительно заявляет Клава, и рукой лезет в карман куртки. Откуда ею вынимается оставленная на столе Иваном Павловичем монета. И она, зажав её пальцами руки, поднимает перед собой и начинает её рассматривать с разных сторон.
– «Орёл» или «решка»? – задаётся вопросом Клава. – А что «да», а что «нет»? – Прищурив глаз, вопрошает Клава, и немного подумав, делает вывод. – Несомненно, «орёл» это «да». Он отождествляет собой императив. А вот «решка» представляет собой оценочный взгляд на монету её владельца. А он не всегда удовлетворён тем, что видит. – Клава ещё разок осматривает монету со своих сторон, и с обращением к себе выдохнув: «Тогда бросаем», подбрасывает монету. Ловко её ловит и, не разжимая кулак с монетой в нём, со словами: «Я знаю, что там выпало», убирает руку в карман куртки.
Глава 13
Полная напряжения и встречных взглядов.
Когда перед уходом туда, где ты не разу не был, но для посещения этого места есть все необходимые и объективные причины, – так нужно, единственное, что позволено сейчас об этом сказать, – и тебе не нужно приодевать себя в новую, отличную от прежней повседневность, – а для этого есть уже свои всё объясняющие причины, – то это говорит о том, что всё уже заранее решено, а также о том, что этот человек ещё с вечера собравшись, сегодня с утра, как минимум, по этой причине не должен опоздать туда, куда он собрался прийти.
Что, между тем, не отменяет того, что у него на пути к тому месту, куда он направился, не возникнет иного рода причин, в итоге приведших его к опозданию. Но, видимо, сегодня не день для возникновения объективных препятствий для Клавы, для того человека, о ком здесь ведётся речь, на пути к своей цели, а субъективные препятствия, – дрожь в ногах, внутреннее волнение, приводящее её к забывчивости маршрута следования, ну и головокружение от сильно свежестью насыщенного воздуха, – оказались не столь полновесными, чтобы внести кардинальные, нацеленные на её опоздание изменения в ход её следования к своему пункту итогового прибытия. И она как вроде пришла вовремя и не опоздала в то место, которое было указано под одним из подпунктов вручённой ей инструкцию.
Хотя пару раз она и попыталась вначале подумать, а затем, развернувшись в обратную сторону от направления своего следования, поступить не так, как того требовало от неё сердце и некоторый расчёт на своё и на Ивана Павловича здравомыслие, на основе которого был разработан им некий план для … – а об этом в своё время, – и на основе веры Клавы в которое (во всё тоже здравомыслие), она сейчас не отсиживалась дома, а шла устраиваться на работу в одно финансовое учреждение, где её как бы
