Берлинский дневник (1940-1945) - Мария Васильчикова

До сих пор большинство из них прожили военные годы, как в «доброе старое время»: обитали в своих огромных поместьях, не зная трудностей и лишений, не говоря уже об опасности, в стране, где магазины до самого недавнего времени ломились от товаров (Будапешт был настоящей Меккой для всей оккупированной немцами Европы), часто не зная — и не желая знать, — за что, собственно, кто-то там воюет. А теперь, практически за день-другой, весь их мир рухнул, и русские заняли их родину, сметая все на своем пути. С продвижением советских армий постепенно меняется национальность беженцев последняя волна была из района Братиславы по ту сторону Дуная.

Русские вступили в Данциг, откуда все началось.

Воскресенье, 1 апреля. Западная Пасха.

Ходила в собор св. Стефана и сказала себе: увижу ли я его еще когда-нибудь? Особенно ту Богородицу в правой часовне, которую так любит Татьяна. Потом зашла помолиться в маленькую церковь св. Антония Падуанского на Кернтнер-штрассе.

Тем временем Геза Пеячевич опять ходил в Бальхаусплац, и опять ему сказали, что Бальдура фон Шираха нет в городе. После чего Сита Вреде взяла дело в свои руки — как всегда. Заявив, что она точно знает, где он находится — пересиживает события в специальном убежище, построенном для него на горе Каленберг, — она добавила, что знакома с Висхофером, его личным адъютантом, и попросит его. Она уехала с Гезой, а Сизи Вреде, Мели Кевенхюллер и я в чрезвычайном волнении пообедали отвратительными бутербродами в кафе неподалеку.

Мели все еще хладнокровно рассчитывает выскользнуть из Вены в последнюю минуту на своей телеге с конной тягой. Мы поговорили о молодых людях — наших здешних знакомых, большая часть которых, похоже, просто испарилась, даже не попрощавшись, не говоря уже о том, чтобы предложить нам помочь. Может быть, и не надо их винить, они ведь, наверное, в большей опасности, чем мы, девушки. Тем не менее нам все-таки, представляется, что «слабому полу» не предоставляют той защиты, на которую мы вправе рассчитывать. И здесь бросается в глаза разница между старшим и младшим поколениями! Если бы не Геза, который всех нас так поддерживает, мы оказались бы вынуждены полагаться только на самих себя.

В городе, словно грибы, за одну ночь повсюду появляются истерические прокламации Бальдура фон Шираха. Он напирает на необходимость защищать «страну наших предков» от этой «новейшей орды варваров»; все время всплывает имя Яна Собеского, победившего турок в XVII столетии.

Сита и Геза вернулись. На этот раз в машине сидел Геза, а Сита отправилась в святая святых. Отстранив всех нижестоящих, она ворвалась к самому Висхоферу, адъютанту Бальдура — все-таки весьма странные дружеские связи сестер Вреде порой приносят пользу! — и вскоре была допущена к Бальдуру. Сославшись на свое знакомство с Генрихом Хофманом (придворным фотографом Гитлера и к тому же тестем Бальдура), она попросила его выдать специальное разрешение, на основании которого Геза мог бы уехать из Вены. Сначала Бальдур как будто бы готов был это сделать, но затем позвонил кому-то по телефону, и его тон резко изменился: «Мне только что сообщили, что граф Пеячевич больше не является хорватским дипломатом!» Сита сказала, что ей об этом ничего не известно, и объяснила, что он везет с собой трех медсестер, обязанных воссоединиться с уже эвакуированным госпиталем, в котором они служат. На что Бальдур ответил, что ничего не может сделать, что в крайнем случае Геза мог бы выехать с дипломатической колонной, с которой эвакуируются другие работники его посольства, или же он мог бы просто остаться в Вене. И все! Вернувшись к нам, Сита всплакнула по поводу Висхофера (адъютанта), который, по ее словам, сказал ей на прощанье: «Мы больше никогда не увидимся. Здесь стоим, здесь мы и погибнем!» Я в этом сильно сомневаюсь: думаю, что все они в последний момент драпанут.

Когда Вена была занята русскими, Балъдур фон Ширак действительно бежал на Запад, где без труда нашел работу у американцев. Однако по прошествии некоторого времени он сдался союзным властям. Его судили в Нюрнберге и приговорили к двадцати годам тюремного заключения за преступления против человечества. На суде он был одним из тех немногих, кто признал себя виновным, усматривая свою вину в том, что привил поколению молодых немцев веру в человека, который оказался вдохновителем и организатором массовых убийств.

Геза, разумеется, не может присоединиться к своим бывшим коллегам, так как он не выносит их, а они — его. В конечном итоге мы, девушки, решили уехать одни, чтобы предоставить Гезе свободу действий. Наверное, ему будет проще без трех женщин, о которых надо заботиться. Францл Таксис (один из немногих остающихся «преданных») был отправлен на вокзал узнать о поездах. Он вернулся с известием, что на большей части дорог движение прекращено, но мы пока еще можем попытаться воспользоваться линией Донау-Уфер-Бан — местной линией, проходящей вдоль Дуная и обслуживающей все виноградарские деревушки между Веной и Линцем. Следующий поезд отходил в четыре часа утра.

Ситу отправили домой в «Захер» поспать; Сизи удалилась в комнату брата Ханзи; а мы с Гезой варили кофе. Никто не раздевался. Геза сказал мне, что он вошел в сговор с тремя сомнительными эсэсовцами в небольших чинах, которые обещали ему достать фальшивые документы на новые номерные знаки, если он согласится вывезти их из Вены. Итак, крысы бегут с тонущего корабля! Эта идея ему тем более нравится, поскольку у него нет выбора. Что ж, в нынешнем хаосе это, пожалуй, имеет смысл.

Мы попрощались с обитателями Херренгассе. Бедный дядя Кари Вильчек выглядел очень грустным; кто знает, когда мы его теперь увидим и увидим ли вообще. Потом Геза отвез Сизи и меня на вокзал Франца-Иосифа, по дороге мы забрали Ситу. Весь свой тяжелый багаж мы оставили в Вене, в том числе и наши меховые шубки; Геза обещал вывезти все, что сможет. Если не сможет, tant pis![237]

Дорф-ан-дер-Энс. Вторник, 3 апреля.

На вокзале был строгий контроль, просто так никого не пропускали. К счастью, мы едем легально — на что мы уже и не надеялись — с заверенными печатью путевыми предписаниями. Мое гласило: «Медсестра немецкого Красного Креста Мария Васильчикова командируется в Шварцах-Санкт-Файт в распоряжение передового отряда, госпиталя люфтваффе 4/XVII»; далее говорилось, что любое передвижение в ином направлении может рассматриваться как дезертирство.

Поезд, естественно, был переполнен, так что мы с Сизи Вильчек втиснулись в один вагон, а Сита Вреде — в другой. Выехали мы строго по расписанию, сильно беспокоясь за Гезу Пеячевича. Поезд едва тащился. Ничего съестного у нас с собой не было, мы скоро проголодались. Около полудня, вскоре после Кремса, появились первые вражеские самолеты. Они проявили к нам некоторый интерес. Мы въехали в туннель и оставались там в течение шести часов, пока бомбардировщики сравнивали Креме с землей.