Глухомань. Отрицание отрицания - Борис Васильев

— Прощай, товарищ Анна.

На этом они и расстались, чтобы никогда более не увидеться. Не увидеться потому, что этого не хотел Кузьма.

Он шел и угрюмо думал о товарище Анне, снабдившей его такими неотразимыми документами. Отрицание, отрицание… Всех — в отрицание, всю Россию готова в отрицание списать, лишь бы грабить, грабить, грабить. Мостик, говоришь?.. Так не будет тебе того мостика, запомнил я его. Запомнил, товарищ Анна…

26.

Павлик наблюдал за боем бронепоезда с гарнизоном, спрятавшись на скате густо заросшей кустарником вершинки. Товарищ Анна прорвалась, потому что гарнизон местечка Просечное был ничтожно мал, имея на вооружении всего одну легкую пушченку, а войсковые части так и не подошли.

Нет, этого свободомыслия оставить без строжайшего наказания Павел не мог. Разгильдяйство привело к прорыву очень опасного врага, сеявшего смерть и насилие под лозунгом «Смерть империализму!», тем самым обманывая простых людей, которые встречали их хлебом-солью, и которых они насиловали, убивали и грабили подчистую.

Им владел благородный юношеский гнев против насильников и убийц. Он ненавидел их до ослепления, он жаждал не мести — он жаждал справедливой расплаты, какой она представляется только в молодости. Не для себя и не ради себя — ради того идеала чести и благородства, которые цепко приживаются в детских душах, если родители, семья, традиции дома вложили ее. В него — вложили, и этого капитала он еще не растратил в отличие от некоторых братьев и сестер.То, что вложили в него, умножилось на юношеский максимализм. Равно как и любовь стрелять во все, что бегает или летает.

Бронепоезд не разгромили только потому, что воинская часть не пришла на помощь малочисленному гарнизону. Это было для него ясно, это он видел собственными глазами, а потому виновные должны были понести заслуженное наказание.

Павлик и представления не имел, какой силой прямого воздействия обладает чекистский мандат. И это незнание увеличивало силу этого почти мистического воздействия. Люди, годившиеся ему в отцы, командиры и лица должностные, тут же вставали по стойке «смирно», увидев зловещий документ. Такой мандат означал, что его предъявитель имеет право на бессудные расстрелы, изредка формально опираясь всего-то на три подписи им же назначенных лиц.

Однако Павлик нисколько не удивился, когда начальник гарнизона Просечной вытянулся перед ним в струнку, даже не заглянув в мандат. И почему-то сказал:

— Семен Мухин. Готов к исполнению!

— Вы послали связного за помощью?

— Так точно! Конного, с депешей. Посылал дважды, но помощь так и не пришла.

— Командир части будет расстрелян за неоказание помощи в бою, — сурово сказал Павел. — Численность его отряда?

— Сто тридцать девять человек, одна батарея из двух орудий, пулеметная команда с двумя пулеметами и комендантское отделение при штабе.

— Поднимайте свою команду, товарищ Мухин. Через полчаса пойдем в расположение саботажников.

— Кого?..

— Того, кто отказал вам в боевой помощи.

Выехали минут через сорок. Для себя Павел потребовал коляску: ему казалось, что так он солиднее смотрится. С этой же целью он постоянно сдвигал брови к переносью, чтобы выглядеть непреклонным, строгим и озабоченным. А вперед приказал выслать конного нарочного с приказом построить отряд к его приезду. В полном составе.

— Когда Павел подъехал, отряд был выстроен на площади полукругом в три шеренги. На флангах стояли конники кавалерийского взвода с обнаженными для салюта шашками и артиллеристы перед своими пушками. Это Павлу не понравилось. О салюте он и слыхом не слыхивал, а вот про конную атаку кое-что слышал. И поэтому сказал, едва подъехав:

— Распоряжения особо уполномоченных Чрезвычайной Комиссии слушают стоя, а не сидя в седлах.

Конники тут же спешились, но Павлик на всякий случай решил не вылезать из коляски. Он подъехал поближе и встал. И тотчас же от центра строя навстречу коляске зашагал командир, изо всех сил топая корявыми сапогами. Не доходя до коляски, выхватил из ножен шашку, отсалютовал ею и громко доложил хрипатым от волнения голосом:

— Отдельный полк рабоче-крестьянской Красной Армии выстроен для торжественной встречи товарища уполномоченного! Докладывает выборный командир полка Антон Спивцев!

— За сознательное неоказание боевой помощи во время сражения с бандитским бронепоездом командир Отдельного полка Спивцев отдается под суд и будет расстрелян решением Особого совещания. Товарищ Мухин, возьмите у него оружие.

— Есть взять оружие!

Мухин спешился, снял с растерянного выборного командира Отдельного полка Спивцева шашку, вынул из кобуры наган. И все молчали, не очень соображая, что происходит.

— За измену товарищам по общей борьбе именем Чрезвычайной Комиссии приказываю расстрелять бывшего командира Спивцева. Приговор исполнить немедленно. Есть желающие в полку?

В шеренгах возникло некоторое замешательство, которое, однако, продолжалось недолго. Затем из рядов вышел хмурый немолодой боец. Помолчал, мрачно поглядывая на неизвестного молодого Уполномоченного, и сказал:

— Исполню.

— Исполняйте, приговор потом напишем. Где начальник штаба?

— Так точно, — из рядов шагнул немолодой человек в изрядно поношенной офицерской форме без знаков различия. — Бывший полковник Генерального штаба Молчанов.

— Пройдемте в штаб, доложите обстановку, — Павел вылез из коляски. — Мухин, объясни бойцам текущий момент.

И вслед за начальником штаба прошел в избу, где размещался штаб Отдельного полка.

— Ваш отряд упустил бандитский бронепоезд по вине вашего командира. Меня интересует, куда бронепоезд мог направиться.

— Я захватил с собою набор топографических карт-двухверсток, — сказал бывший полковник, роясь среди бумаг. — Знаете, на всякий случай, чтобы при первой же возможности дезертировать из этого Отдельного полка и — затеряться.

Тут начальник штаба слегка запнулся и остро глянул, как товарищ уполномоченный отреагирует на глагол «дезертировать». Но тот никак не отреагировал, и полковник тотчас же пояснил:

— Это я к тому, что у меня далеко не полный объем…

— Этот район есть, надеюсь?

— Этот безусловно. Сейчас, сейчас… — полковник вытащил, наконец, нужную подборку, вздохнул с облегчением и развернул двухверстку на столе.

— Вот полустанок Просечное.

— Значит, бронепоезд мог уйти только по этой дороге? — спросил Павел, вглядываясь в карту. — А что это за пунктирная линия?

— Это — проект новой ветки. Карта двенадцатого года, и неизвестно, успели ее построить или нет. А если успели, то довели ли до следующей магистрали? Или это просто тупик.

— В двенадцатом уже поздно было строить, — уверенно сказал Павел. — Исходя из этого предположения, ваше мнение, куда все же пошел бандитский бронепоезд?

— Исходя из вашего мнения — далее на восток, — полковник чуть подчеркнул «вашего», но Павел не обратил на это внимания. — Прикажите начальнику станции Просечное немедля связаться по телеграфу со всеми полустанками вдоль дороги на восток.

— Ну, так скажите Мухину, чтобы послал вестового на станцию Просечное, — буркнул уполномоченный. — И пусть там примут все меры к его задержанию и разгрому.

— Слушаюсь.

Полковник вышел. Он прекрасно понимал, что дорогу могли построить именно потому, что началась война. Это позволяло маневрировать резервами, перебрасывая их с одной магистрали на другую, но молодой и неприятно заносчивый уполномоченный раздражал полным отсутствием вариантного мышления, тупо упершись в бронепоезд и не желая ничего иного ни знать, ни предполагать.

А Павел, разглядывая карту, которая настораживала подробностями и не давала ему ни одного знакомого ориентира, просто-напросто играл в шашки. И главной задачей в этой игре был тупик, в который он намеревался загнать бронепоезд. Он во что бы то ни стало хотел устроить ему «сортир», выражаясь шашечным жаргоном. Играл с азартом и упоением, поскольку до сей поры видел только гимназические карты Меркатора.

Поэтому, к великой досаде полковника, все развивалось с чудовищной медлительностью. Проще всего было бы запросить дальние станции на магистрали, а затем уж идти от них, к Просечной, чтобы с ясностью представить себе, где же бронепоезд. Заодно следовало связаться с самой крупной на трассе станцией, чтобы установить, успели построить проектируемый участок железной дороги, а если да, то куда он ведет. Однако странный чекист упорно не желал ничего слышать, а без его прямого указания полковник не рисковал принимать никаких мер. Мандат и кожаная куртка вкупе с кожаной фуражкой давали право их обладателю на бессудный расстрел, как то случилось с командиром Отдельного полка Спивцевым. Причем, без всякого письменного решения «тройки»: просто хлопнули, и все. И нет больше товарища Спивцева. Списали товарища Спивцева в отрицание устным распоряжением товарища Уполномоченного.