Глухомань. Отрицание отрицания - Борис Васильев

28.

Георгиевский кавалер старший унтер-офицер Иван Колосов старательно служил в регулярном стрелковом полку Красной Армии. Определенный на должность командира роты, с обязанностями своими справлялся быстро и четко, был на отличном счету у командования и своего боевого опыта не скрывал. Спрятавшийся за своей бородой, чужими документами и чужой судьбой штабс-капитан Александр Вересковский личного уменья воевать не желал ни от кого прятать, потому что привык отвечать не только за себя самого, но и за вверенную его попечению роту.

Однако вскоре полк, занимавший позиции на берегу небольшой, протекавшей по обширной пойме речки, стал таять. Маневренная гражданская война, не имевшая сплошной линии фронта, часто меняла направления основных опасностей, завтра делая из позиций главного удара позиции второстепенные, а то и просто запасные. Тогда начиналась перетасовка войск, которых всегда не хватало, а внутренние резервы молодой республики были давно исчерпаны. И в конце концов на этом, ныне второстепенном направлении от всего полка остался один батальон с пулеметной командой мощностью в два пулемета да единственной легкой пушченкой с тремя ящиками зарядов. Но основная опасность сместилась на юго-восток, и командование вполне обоснованно полагало, что для обороны моста наличных сил бывшего полка более чем достаточно.

Телеграфное сообщение со станции Просечная, подписанное Уполномоченным Берестовым, пришло к командиру полка Матюхину вечером, и он тут же приказал собрать всех командиров на совещание. А командиров-то было всего ничего: комиссар, командиры двух оставшихся рот, пулеметной команды да артиллерист при единственной пушке со считанными снарядами. Матюхин прочел им содержание телеграммы и, вздохнув, спросил:

— Так что же мы будем делать, товарищи командиры?

— Выполнять приказ! — строго сказал комиссар.

— Это правильно, — сказал Александр. — Вопрос в том, как мы его будем выполнять? С наличными силами и одной пушке против бронепоезда мы не продержимся и часу.

— Значит, умрем! — крикнул комиссар.

Он был фанатично предан большевистской идеей, но малость глуповат. Все это знали, а потому на него никто и не обращал внимания. Все внимательно слушали командира первой роты с Георгиевским крестом за личную храбрость.

— Умрем, и бронепоезд пройдет по нашим трупам через мост? — усмехнулся Александр. — Наша задача — не пропустить его. И я вижу только одну возможность: взорвать мост.

— Протестую! — заявил комиссар на всякой случай.

— Взрывчатка у нас есть, — вздохнул Матюхин. — Только ведь все равно ничего не выйдет.

— Почему?

— Бикфордов шнур забрали. Осталось аршин двадцать, не больше. А этого мало.

— Этого мало, — повторил Александр, — Всего-то на пятнадцать минут горения.

— Может, рельсы на мосту снять? — предложил командир.

— Бронепоезд этим не остановишь. Он откроет огонь из всех калибров по городу, и под этим прикрытием его ремонтники поставят новые рельсы. Нет, только рвать…

Александр задумался, прикидывая. Потом сказал:

— Необходима фотография моста с реки. Поищите в дворянских или купеческих альбомах.

— Все нетрудовые элементы высланы согласно постановлению большевистской ячейки, — с вызовом сказал комиссар. — А все ихние документы сожжены.

— Неразумно, потому что заодно вы сожгли и память. Поищите у фотографов, они обычно хранят негативы.

— Сделаем, — сказал Матюхин.

А комиссар почему-то выругался и вышел. Видно, пожалел, что в свое время не выслал в Соловки и фотографов.

У одного из фотографов нашелся негатив, на котором был мост во всю длину, снятый с реки. Он быстро его отпечатал и доставил в штаб батальона еще мокрым, что, впрочем, не помешало Александру его внимательно изучить.

— Глубина реки под мостом?

— Глубоко, — сказал Матюхин.

— Мне необходима веревка с грузом и узлами через каждый аршин. Завтра замеряю сам.

На следующий день Александр с двумя гребцами замерил не только глубину реки под мостом, но и скорость ее течения вплоть до лежащего ниже залива. Потом велел пристать, вылез из лодки и медленно пошел по мосту, самым внимательным образом разглядывая каждый стык и каждую шпалу. Пересек реку и обширную пойму, вышел на противоположный берег и неторопливо стал подниматься по длинному крутому спуску.

Колея пролегала в глубоком каньоне. Песчаные откосы были кое-где покрыты клочковатой травой, вверху шумел лес. Александр прошел весь спуск к реке до конца, осмотрел все и понял, что бронепоезд пойдет на мост на всех парах, поскольку его команда не знает, что у красных в резерве всего одна пушка да батальон стрелков. Пройдя чуть дальше, дошел до домика обходчика путей, который сразу же вышел навстречу.

— Завтра мимо тебя пройдет бронепоезд, — сказал Александр, протягивая ему ракетницу. — Пропустишь и тут же — ракету в воздух. Все понял?

— Так точно.

— Не выполнишь, расстреляю.

И пошел назад по спуску. На мосту снова остановился, прикидывая, куда ему придется падать, чтобы уйти до взрыва под воду. И только после осмотра вернулся на свой берег.

Он был очень доволен, сказав Матюхину:

— Взорву и с коротким шнуром. Глубина вполне достаточная, и, если я все рассчитал правильно, бронепоезд уйдет под воду целиком. Выдели мне двух самых опытных взрывников, а куда именно поставить взрывчатку, я им укажу на месте.

— В воду решил падать? А удар? По ушам удар придется, смотри. Оглохнешь, а то и вообще сознание потеряешь и — хана, брат.

— Ваты в уши натолкаю. А ты перед операцией их как следует стеарином зальешь.

Матюхин вздохнул.

— Не нравится мне все это. Но выхода, похоже, нет.

— Нет. И будет так, как я сказал.

— Значит, завтра, — командир покачал головой. — Может, выпьем сегодня? У меня спирт есть.

— Никогда не пью перед боем, потому и цел пока. Ты лучше лодку в заливчик отправь. А старшим назначь дружка моего дьячка Богославского. Может, и выловят, если сознание потеряю.

— Об этом мог и не говорить.

— Вот завтра и выпьем. За упокой бронепоезда.

— Убежден?

Капитан улыбнулся:

— Если не убежден, никогда не берись. На авось не воюют. Давай своих взрывников.

Взрывники оказались опытными, понимали с полуслова, и Александр быстро и надежно заложил мины на стыках рельс впереди первой речной опоры. Расчет был на то, что тяжелый бронесостав, набрав на спуске скорость, не успеет затормозить перед развороченными рельсами, нырнет паровозом, ударится схода об опору и уйдет на дно. Взрывники оценили его замысел:

— Толково, товарищ ротный. Уйдет с концами.

— Рвать буду сам по вашему сигналу. Как только стрелочник сообщит о проходе бронепоезда, белую ракету вниз по течению. А сейчас идите. Про сигнал не забывать. Белая ракета.

Взрывники ушли, и Александр остался один. Сидел на шпале, закутавшись в шинель, жалел, что не отдал оружие взрывникам, курил, старательно, по фронтовому спрятав цигарку в рукав. Внешне он ничем не выдавал своего волнения, но волновался, как то всегда бывало на операциях, в которых глупая случайность могла сорвать весь продуманный план. Ну, к примеру, захочется какому-либо бандиту из озорства или привычки к убийству прошить пулеметной очередью обходчика с флажком, и вся цепочка разрушится. Вся. И бронепоезд ворвется на мост раньше, чем бывший штабс-капитан успеет поджечь бикфордов шнур…

«Случай есть излом логики, ее вывих. И тогда начинает работать система неопределенности. Беспощадная, бессмысленная, губящая все и вся и даже самою себя. Я — кадровый офицер русской армии, не признающий большевистской власти, служу большевикам не за страх, а за совесть, рискуя собственной жизнью. Почему? Почему я так поступаю? Не потому ли, что все вообще случайно, что подо мною сама пустота, потому что пустота рождает только пустоту и ничего иного породить не может?..

Стоп, стоп. Когда включилась в России эта чудовищная система? Когда Государь Александр Второй вышел из кареты, а Гриневицкий швырнул бомбу. Тогда случайно взошел на трон Александр Третий, его сын. Случайно подавили людей на Ходынском поле. Случайно Керенский оказался сыном директора Симбирской гимназии и с детства боготворил Ленина. Случайно большевики захватили власть. Так включилась система, в которую была вовлечена Россия, и которая в конце концов разрушила не державу, а сам русский народ. А Россия — это не территория, это — душа территории, И когда гибнет душа…».

Вспыхнула ракета, прочертив неторопливую кривую. Александр сбросил шинель, шагнул к взрывателям и поджег их. Поджег, не торопясь, старательно раздув огонек трута. И, плотно, ладонями зажав уши, бросился в реку в рост, «солдатиком», ногами вперед.