Разыскания о начале Руси. Вместо введения в русскую историю - Дмитрий Иванович Иловайский

лет, ничего не слышно об Олеге. По-видимому, он в это время спокойно княжил в Тмутаракани. Но в 1093 г. умер Всеволод. Тогда Олег снова выступил на сцену: он опять явился с наемными половцами добывать Чернигов у Владимира Мономаха и на этот раз достиг своей цели. Может быть, к тому же десятилетнему периоду относится один вещественный памятник Олегова княжения в Тмутаракани. Мы говорим о серебряной монете, которая несколько лет тому назад найдена на Тамани. На одной стороне ее видно довольно неясное лицевое изображение, а на другой надпись: «Господи, помози Михаилу». Олег Святославич в крещении назван Михаилом, и некоторые исследователи с большой вероятностью приписывают ему эту монету (см.: Древности, издание Моск. Археолог, общества. Т. III. Вып. II).

С переселением Олега Святославича в Чернигов в летописи нашей прекращаются все упоминания о Тмутараканском крае. Можем только догадываться, что этот край в XII в. был наконец оторван от руси половецкой ордой. Но чернигово-северские князья не забывали о нем и делали иногда попытки воротить его в свое владение. На эти попытки указывает знаменитое Слово о полку Игореве.

Оно прямо говорит, что Игорь Северский и его брат Всеволод Трубчевский предприняли поход на половцев с целью «поискати града Тмутороканя». Вообще это Слово не один раз и с заметным сочувствием упоминает о Тмутаракани. Известно обращение поэта к «Тмутараканскому балвану». Мы уже имели случай представить свои соображения о том, что под словом болван тут не скрывается какой-то воображаемый идол, но что это значит пролив, а в переносном смысле здесь надобно разуметь весь Тмутараканский край. Какого-либо половецкого идола нельзя здесь разуметь и потому, что этот край, оторванный от Руси, во второй половине XII в. снова подпал господству Византии.

Византийская историография XIII, XIV и XV вв. мимоходом бросает некоторый свет на дальнейшие судьбы Тмутараканской руси. В первой половине XIII в. вместе с соседними зихами, абасгами и готами она была покорена татарами Чингисхана, по известию Никифора Грегоры (он называет здесь черноморских и азовских руссо-болгар тавроскифами и бористенитами). Писатель второй половины XIII в. Георгий Пахимер говорит, что аланы, зихи, готы и россы, покоренные татарами, мало-помалу стали усваивать себе их нравы, а вместе с одеждой стали употреблять и их язык, будучи принуждены поставлять татарам вспомогательные войска. Одежда, а отчасти и нравы завоевателей довольно легко переходят к покоренным народам. Под этой переменой нравов, конечно, надобно разуметь постепенное огрубление и одичание, которому подвергались тмутараканские болгаро-руссы под игом диких монголо-татарских орд, наводнивших юго-восток Европы, Кавказ и Закавказье. Но что касается до языка, то он не так скоро утратился из народного употребления и заменился языком господствующего народа. О готах мы знаем, что они долго еще сохраняли свой язык. То же можем предположить и относительно азовско-черноморских руссо-болгар, пока христианство не было у них вытеснено мусульманством. По крайней мере во второй половине XIII в. христианская церковь еще вполне соблюдалась, судя по известию Кодина о том, что архиепископ зихи и метрахов был возвышен в сан митрополита.

В начале XV в. болгаро-руссы еще раз упоминаются по поводу войны Тамерлана. По известию Дуки, в его полчищах находились дружины тавроскифов, зихов и авазгов.

Открытие новых исторических источников и особенно местные изыскания, может быть, дадут впоследствии более подробные сведения о судьбах этой Азовско-Черноморской Руси.

Ответы и заметки

I

К вопросу о названиях порогов и личных именах. Вообще о филологии норманистов[149]

Исследуя вопрос о происхождении руси, мы встретились с болгарами и не могли оставить в стороне вопрос об их народности и не посвятить ему особого исследования. Разъяснение народности и начальной истории болгар, в свою очередь, осветило некоторые пункты начальной русской истории, казавшиеся доселе не совсем понятными. Например, теперь, когда мы знаем, что болгары с IV или V в. встречаются в исторических источниках живущими на Кубани и в восточной части Крыма и продолжают там жить еще в IX в., теперь устраняется и сам вопрос о том, кто такое были и где обитали черные болгары, упомянутые в Игоревом договоре и в сочинении Константина «Об управлении империей». А эти черные болгары, в свою очередь, до некоторой степени выясняют происхождение русского Тмутараканского княжества, отношения руси к хазарам в этом краю и ту роль, которую играла греческая Корсунь в истории нашего христианства. Мало того, разъяснение болгарской народности, могут сказать, неожиданно для меня самого бросило свет на тот пункт, который я не далее как в первых своих статьях о варяго-русском вопросе еще считал в числе почти безнадежно темных: на имена Днепровских порогов. Такие результаты, разумеется, утверждают меня на исторической почве по отношению к начатому направлению и все более убеждают в несостоятельности тех легенд и тех искусственных теорий, которые затемнили собой начальную русскую и вообще славянскую историю.

Указывая на принадлежность славянам обеих параллелей, славянской и русской, в названиях порогов у Константина Багрянородного, я заметил: «Впрочем, какому именно племени первоначально принадлежали так называемые славянские имена порогов, славянам северным или еще более южным, чем Киевская Русь, решить пока не беремся» (см. выше, с. 210). В настоящее время, когда мы знаем, что к югу от Киевской Руси жили племена славяно-болгарские (угличи и тиверцы), можем уже прямо предположить, что славянская параллель в именах порогов представляет ни более ни менее как болгарские варианты более древних, то есть славяно-русских, названий. И если филологи без предубеждения взглянут на эти варианты, то убедятся, что они действительно заключают в себе признаки церковнославянского, то есть древнеболгарского, наречия. Например, Остроуни-праг и Вулни-праг. Здесь вторая часть сложных имен, то есть – праг, свойственна языку так называемому церковнославянскому или древнеболгарскому, а никак не славяно-русскому, который во всех своих памятниках письменности имеет полногласную форму этого слова, то есть порог. Точно так же славянское название порога Веручи более соответствует церковнославянскому глаголу врети, а не славяно-русскому варити; тогда как последний мы узнаем в русском названии порога Вару-Форос (почему и позволяем себе в параллель ему ставить Веручи, а не Вулнипраг, как стоит у Константина Багрянородного, очевидно спутавшего некоторые параллели). Название порога Неасыть, параллельное русскому Айфар, также есть церковнославянское или древнеболгарское слово, и, наконец, последнее славянское название Напрези тоже отзывается церковнославянской формой, хотя смысл его доселе неясен и, вероятно, оно подверглось искажению.

Мы и прежде предполагали, что коренные древнейшие названия порогов у Константина суть те, которые названы русскими; а славянские представляют только некоторые их варианты. Это было видно уже из самого порядка, в каком их передает Константин; из