На крестцах. Драматические хроники из времен царя Ивана IV Грозного - Фридрих Горенштейн

Годунов. Славно придумано, государь.

Иван. То-то. Парфений по-гречески значит «девственник». Я объявлю опальным прощение и сделаюсь из мучителя благодетелем. Богатыми вкладами обеспечу душам загубленных изменников блаженство, но свою душу обеспечу ли? Канон мой из девяти песнопений и тропарей. Закончу славословием Богородице, однак все посвящено одной теме – смерти, ибо ангел тот грозный, смертоносный ангел – страшный посланник, великий хитрец, страшный воин. Помысли и ты о том ангеле, Годунов. (Уходит. Годунов лежит в задумчивости.)

ЗанавесСцена 98Теремная палата в Кремле. Царь и Бельский перебирают списки казненных и опальных – всем посмертное прощение и помилованиеСцена 99Покои царя в Кремле. Ночь. Царь под именем Парфения Уродивого диктует писцу канон святому ангелу МихаилуСцена 100Боярская дума. Бояре спорят между собой о том, кто знатнее. Царь объявляет о прощении опальныхКонец одиннадцатого действия

Действие двенадцатое

Сцена 101Пригород Пскова, польский стан. Баторий узнает новости из Москвы, приказывает идти на приступСцена 102Псков. Защитники города собирают силы. Несущий икону юродивый Николай Салос убит ядром. Артиллеристам удается взорвать Свиную башню вместе с проникшими в нее осаждающимиСцена 103Стан Батория. Приступ отбит, поляки бегут. Врываются казакиСцена 104Польский лагерь. Солдаты недовольны. Баторий решает перейти к пассивной осаде, собирается уехать в Варшаву, оставляя командование Замойскому. Поссевино настойчиво рекомендует заключать мир. Замойский задумывает покушение на ШуйскогоСцена 105Псков, воеводская изба. В Псков приходит подкрепление стрельцов. Шуйскому приносят ларец-бомбу от поляков, но он разгадывает подвох. Приезжает гонец от царя – мир с Баторием заключен, поляки уходят от ПсковаСцена 106Москва. Площадь Пожар. За цепью стрельцов у Лобного места толпа народу

Мальчик. Тятя, скоро ли на царя со вельможами поглядим? Где царь-то?

Отец. Царь-государь наш Иван Васильевич с митрополитом святым отцом Дионисием да прочим духовенством, воеводами и воинами в Кремле в соборе Успения молится по случаю мира. Как окончится молитва, то приде к жителям московским сюда, на Лобное место.

Подьячий. Не тут, на Лобном, царь говорить будет, на Ивановской, в Кремле, против Ивана Великого. Туды же не каждого караульные оберегальщики пустят.

Мальчик. Тятя, спытай, пустят ли нас государя узреть!

Отец. Тут, на Лобном, государь говорить будет! Ты места царского не ведаешь!

Подьячий. Я-то не ведаю? Я, ябеда площадный, подьячий Ивановской площади Оська Яковлев. Так иных из всех свобод и сословий соберут.

Слободской. Нет, бирюч кричал, что на Лобном царь говорить будет!

Женщина. Про что царь скажет?

Слободской. По случаю мира с поляками и Литвой царь с Лобного места во всеуслышание всей земле говорить будет. Власть князей и бояр, лихоимцев и сребролюбцев, судей неправедных кончилась. Он, царь, теперь сам будет народу судья и оборона. Разбор просьб поручается человеку, взятому из бедных, незначительных.

Женщина. Добро то, ежели так.

Посадский. Кто ж тот человек на месте Шуйских, Бельских да Глинских? Не Годунов ли? Он ли лучше?

Поп. Братья, не высокоумничайте! Народ православный страдает от иноземцев. Страдаем же от латинства, лютерства, от Польши да Литвы. Однак пособлением Господа и его чудотворцев одержана православными под Псковом победа над лютерством и латинством, так что ныне – самое время очистить землю Русскую от иноземцев да еретиков жидовствующих.

Слободской. А ты кто?

Поп. Я – черный поп Варламище, стою же против папы римского да и наймита его Оботура, сиречь Стефана Батория.

1-й из толпы. Бирюч кричал, ныне у нашего государя с польским королем мир да с папой римским дружба.

2-й из толпы. Истинно, слышал я также о послах мирских от свитского избранного короля. С миром тем приехали князь Штен Ирикович да Кнут Кнутович.

3-й из толпы. Так ли? Вот старица Филя скажет. Скажи-ка, старица Филя!

Старица Филя. За грехи разгневился пан Бог, попустил на Российское государство короля польского Стефана, имя ему прозвано Оботур. И пришел со множеством воин, и пленил окрестности града Московского государства и подо Псковом многое время продлил свое стояние. И уклонил свою мысль на христианское убиение, и простер десницу свою на ненасытное грабление. И сего же царь Иван устрашился зело и послал польскому королю и под царствующий град Псков послов своих с умилением, дабы ярость гнева своего прекратил и дал христианскому народу покой и тишину. И король польский послов царя и великого князя принял честно и время подал благоутешно: от царствующего града отступил и мирное постановление на двадесять лет утвердил.

3-й из толпы. Добро сказала старица Филя! То нам, православным, потребно – мир да послабление.

Поп Варламище. Нет, братья, нельзя нам мириться или вериться, христианам с латынами. Христианин побожится душой христианской и на той правде вовеки стоит. А их брат-латын побожится верой латынской, а их вера латинская, польская да литовская, равна бешеной собаке, и потому ихнему брату-латыну, собаке, и верить нельзя.

1-й из толпы. А чего ж государь наш повелел мир устроить с латынами?

Варламище. За грехи наши возлюбил царь иноземцев, они же принесли душе царя вред и внушили ему ненавидение на люди его. Братья, иноверный немец нечистый, осквернен латинскою схизмою! В латинскую церковь не подобает входити, не подобает ни пити с немцем из единой чаши, ни ясти! Едят немцы со псы и кошки и пьют свой сец[41] яко дикие кони и ослы, и едят удавленину и мертвечину, и бобровину, и хвост бобров. Икон не целуют, ни мощей святых, а крест целуют, написавши на земле, и, вставши, попирают ногами.

Мальчик. Тятя, что поп говорит?

Отец мальчика. Немец есть дьявол, говорит, безбожная Литва поклонение святым иконам отвергла, святые иконы пощепала, лютерство восприняла.

Женщина (крестится). Господи, охрани! Ни в сарацинской вере, ни в турках, ни в басурманских языках такое святым иконам не обратное поругание.

Мальчик. Тятя, немцы – дьяволы?

Отец. Всякие люди из неверной земли – дьяволы. Литва таких тебе подобных маленьких ребятишек жарила на сковородах, а больших секла. Храмы Божии обращала в конские стойла, из образов делала ящики для корма лошадей.

4-й. Истинно так, православные, с ними – дьявол, с нами – Бог! Со святыми своими как шли на нас литовские лютеры, то Литву поразил слепотой святой Варлаам, а когда прострелили они образ Спасителя, на панов нашла полная тьма, и они почали резати и колоть друг друга.

5-й. И у нас тоже паны хотели изрубить образ святого Николая, но ослепли, и мы, жителя, их загнали в болото.

6-й. А нас Бог от татар спас. Как татарин шел мимо села, Бог послал туман и закрыл церкви и село, татарин так и прошел стороной, не тронул нас никого.

Подьячий. Ныне на Руси главная беда не от татар, от Стефана Батория главная беда.

6-й. Нет, главный враг – казанские и крымские татары. Стефан Баторий – собака царя крымского.

Слободской. Вельможи всему виной! Их непрестанное и ненасытное любление злата и серебра.

Варламище. Братья, со слезами горькими молю, да устранит Господь оную жидовскую зиму и согреет сердце единосущного Троицей, и воссияет солнце благочестия на Русской земле! Прежде прочего, осудим греховность восприятия иноземных обычаев. Священно правило возбраняет и не повелевает панские обычаи водити. Мы ж, православные, закон истины от Бога приемши, разных стран беззаконием оскверняемся. Обычаи зная, от иных приемши живьем. Вот, поглядите, православные, идут брадобрейцы! В уличном многолюдстве нередко таких встретишь ныне молодых щеголей из богатых и знатных фамилий. (Проходят молодые дворяне.)

Слободской. Я их знаю, то сыновья дворянина Михалкова.

Варламище. О них то, таких, митрополит сокрушается о порче нравов. Они, как и родители, в суетне своей изживают, избегают книжного и рукодельного научения. В них всегда наслаждение и упитание, всегда пиры и позорища, всегда бани и лежание, всегда празднества и безумные таскания. (Кричит.) Вон сатана красуется!

1-й Михалка. Ах ты, поп-бездельник, не расстрига ли?

Варламище. Я-то? Я – черный поп Варламище!

1-й Михалка. Поди прочь, холоп-дурносоп[42]! Они тут все, холопы, пьяные! Крикнуть караульщиков-оберегальщиков али самого объезжего голову!