Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

Весь вечер Рамсден в самом мрачном настроении просидел в своей комнате. Удовлетворение от содеянного прошло, и он жестоко корил себя за то, что по собственной глупости, навсегда потерял любимую девушку. Да разве простит она этакую выходку? Можно ли закрыть глаза на поступок, от которого покраснели бы и матросы на судне для перевозки скота? Рамсден глухо застонал и решил развеять скорбь чтением.

Увы, избранные мысли величайших писателей не трогали его в этот час. Взялся было за книгу Вардона «О свинге», но слова плыли перед глазами. Полистал «Короткий удар» Тейлора — прозрачный стиль мастера казался сбивчивым и непонятным. Ни Брейд «О ловушках», ни Дункан «О клюшках» не принесли облегчения. Отчаявшись, Рамсден хотел все бросить и лечь спать, несмотря на довольно ранний час, как вдруг зазвонил телефон.

— Алло.

— Добрый вечер, мистер Уотерс. Это Юнис Брай. — Трубка задрожала в руках Рамсдена. — Я тут вспомнила. Мы, кажется, о чем-то говорили вчера? Вы, случайно, не просили меня выйти за вас замуж? Точно помню, что-то такое было.

Рамсден три раза сглотнул.

— Просил, — еле слышно произнес он.

— Мы ведь тогда ничего не решили, да?

— А?

— Я говорю, вопрос остался открытым.

— Э?

— Так вот, надеюсь, вас не слишком затруднит, — мягко проговорила Юнис, — зайти ко мне и продолжить этот разговор.

Пол закачался под ногами Рамсдена.

— Нам никто не помешает, — добавила Юнис. — Крошка Уилберфорс лег спать, у него болит голова.

Рамсдену понадобилось какое-то время, чтобы отлепить язык от гортани.

— Буду сию минуту! — хрипло выпалил он на бегу.

КАК НАЧИНАЛСЯ ГОУФ

Мы передали визитную карточку и очутились в мраморной приемной. Не прошло и нескольких часов, как где-то зазвонил колокольчик, и нашему взору предстал самый настоящий мажордом. Он раздвинул роскошные портьеры и ввел нас в присутствие главного редактора. Войдя в редакторские покои, мы тут же пали ниц и, не смея подняться, приблизились к столу на четвереньках.

— Ну-с, — наконец заговорил редактор, отложив осыпанное бриллиантами перо.

— Мы только хотели узнать, — робко отвечали мы, — нельзя ли предложить вашему вниманию рассказ на историческую тему.

— Публика не желает читать рассказы на историческую тему, — поморщился он.

— Но публика еще не видела нашего рассказа, — возражали мы.

Редактор вставил сигарету в мундштук, пожалованный правящим монархом, и потянулся к золотой спичечнице, что преподнес ему в свое время знакомый миллионер, президент «Объединенной лиги водопроводчиков».

— Наш журнал печатает только первосортные рассказы с лихо закрученным сюжетом и захватывающей любовной интригой.

— Вот поэтому мы и пришли.

— Однако сейчас мне нужен рассказ о гольфе.

— Какое совпадение, наш рассказ именно о гольфе.

— Что ж, коли так, — произнес редактор, на мгновение выказывая интерес к незваным гостям, — я, пожалуй, взгляну.

Он наградил нас пощечиной и дозволил удалиться.

Мерольхасар, царь страны Оум, стоял, опершись на невысокий парапет террасы, и с грустью глядел вдаль сквозь восхитительные просторы дворцовых садов. День выдался чудесный. Ласковый ветерок приносил со стороны сада нежнейший аромат цветов, впрочем, пахни из сада удобрениями, Мерольхасар не заметил бы разницы: правитель страны Оум страдал от неразделенной любви. Всякий на его месте расстроился бы.

В те далекие времена любовные дела царственных особ велись исключительно по переписке. Стоило какому-нибудь монарху прослышать о красоте принцессы из соседних пределов, он немедля отправлял к ней послов с подарками и молил о встрече. Принцесса назначала день, и обычно после официального знакомства все шло как по маслу. Вот и принцесса Удаленных Островов благосклонно приняла дары царственного Мерольхасара, присовокупив, что именно-о-таких-мечтала-всю-жизнь и как-он-только-догадался. О времени встречи обещала сообщить дополнительно. Однако, по всей видимости, произошло досадное недоразумение, поскольку с того самого дня от нее не было ни слуху, ни духу. Столица Оума погрузилась в уныние. В клубе придворных, где собирались все аристократы страны, предлагали пять местных пацаца против одного отнюдь не в пользу Мерольхасара, но принимать пари никто не торопился. В то же время в заведениях попроще, где ставки всегда более демократичны, давали сто против восьми. «Воистину, — пишет летописец на куске кирпича и паре булыжников, дошедших до наших дней, — казалось, нашему возлюбленному монарху, сыну Солнца и племяннику Луны, вручили горький плод цитрона». Эта изысканная древняя пословица практически непереводима, но смысл ее ясен и так.

Царь печально разглядывал сад, как вдруг его внимание привлек невысокий бородатый человек с кустистыми бровями и сморщенным лицом. Незнакомец стоял на дорожке близ розовых кустов. Сначала Мерольхасар молча наблюдал за ним, а потом подозвал Великого визиря, который беседовал с придворными на другом конце террасы. Бородач, очевидно, не подозревая, что за ним следит царственное око, положил на дорожку круглый камень и зачем-то принялся размахивать над ним мотыгой. Именно необычное поведение незнакомца вызвало интерес царя. На первый взгляд человек с мотыгой выглядел глупо, однако Мерольхасару в его действиях почудился какой-то глубокий, даже священный смысл.

— Кто это? — спросил он.

— Садовник, о, повелитель, — ответил визирь.

— Кажется, я раньше его не видел. Откуда он взялся? Добросердечный визирь смутился.

— Я, право, не знаю, как и сказать, о, владыка — ответил он, — это, видишь ли, шотландец. Непобедимый флотоводец Оума недавно направил свои корабли в суровые северные моря и, бросив якорь в гавани Сент Эндрю, что на местном наречии зовется С'нэндрю, захватил этого человека в плен.

— А что он такое делает? — спросил царь, увидев, как бородач медленно поднял мотыгу над правым плечом и слегка согнул левую ногу.

— Это какой-то варварский религиозный обряд, о, повелитель. По словам адмирала, побережье той страны так и кишело людьми, которые вели себя столь же необычно. У всех туземцев в руках были палки, которыми они наносили удары по небольшим округлым предметам. А время от времени…

— Мя-я-я-аа-ач! — раздался хриплый голос из сада.

— …время от времени издавали печальный пронзительный вопль, подобный тому, что мы слышим сейчас. Обращение к высшим силам, надо полагать.

Визирь умолк. Мотыга опустилась, и камень, описав изящную дугу, упал в нескольких шагах от Мерольхасара.

— Эй, — выкрикнул визирь. Чужестранец поднял на него глаза.

— Так нельзя, — строго сказал визирь, — ты чуть не зашиб благословеннейшего из смертных, нашего царя.

— Грхм, — неопределенно буркнул бородач и принялся за свой непостижимый обряд над другим камнем.

Изможденное тревогами лицо Мерольхасара заметно оживилось, он с нарастающим интересом взирал на происходящее.

— Какого бога можно умилостивить таким ритуалом? — спросил царь.

— По словам адмирала, это божество зовется Гоуф.

— Гоуф… Гоуф? — Мерольхасар мысленно перебирал в уме всех богов Оума. Их было шестьдесят семь, но никакой Гоуф среди них не значился. — Что за странная религия, — пробормотал царь, — очень странная. Клянусь Белом, до чего удивительная! Сдается мне, такая религия нам в Оуме не помешает. Уж очень она смахивает на то, что придворный лекарь прописал. Есть в ней какая-то притягательная сила. Мы желаем поговорить с этим человеком и все разузнать о священном обряде его суровой страны.

Царь в сопровождении визиря углубился в сад. На челе сановника лежала печать сомнения. Он лихорадочно размышлял о том, как отнесется сильная церковная партия к желанию Мерольхасара взять на вооружение еще одну религию. Конечно, жрецы будут недовольны, а в те времена даже монарху было опасно вызывать неодобрение церкви. Всем был хорош Мерольхасар, но вот к жрецам мог бы проявлять чуточку больше внимания. Всего несколько лун назад верховный жрец Чета жаловался визирю на качество мяса, что царь присылает для жертвоприношений. «Он может ничего не смыслить в мирских делах, — говорил его преподобие, — но уж коли владыка не видит разницы между свежими жертвами отечественного производства и замороженными импортными, самое время вывести его из заблуждения». Если вдобавок царь станет поклоняться Гоуфу, дело и вовсе примет скверный оборот.

Мерольхасар пристально разглядывал бородатого иноземца. Второй камень попал прямиком на террасу. Царь так и ахнул. Глаза заблестели, дыхание участилось.

— Кажется, это несложно, — вырвалось у него.

— Ха, — отозвался бородач.