Том 17. Джимми Питт и другие - Пэлем Вудхауз

Аскобарух поплелся к колеснице.

— Поехали назад, — упавшим голосом сказал он. — Я кое-что забыл.

Так в Оум пришел гольф, а вместе с ним — небывалое благоденствие. Все были счастливы. Исчезла безработица. Снизилась преступность. Летописи неоднократно называют это время Золотым Веком. И все же оставался один человек, не вполне обласканный судьбой. На поле для гольфа все было прекрасно, но дни сменялись одинокими безотрадными ночами, когда Мерольхасар лежал без сна, страдая оттого, что его никто не любит.

Конечно, по-своему его любили подданные. На дворцовой площади появилась еще одна статуя — «Мерольхасар выбивает мяч из случайной воды». Менестрели сочинили новый цикл песен, восхваляющих его мастерство владения нибликом. Гандикап Мерольхасара снизился до двенадцати. Но разве в этом счастье? Гольфисту нужна любящая жена, которой долгими вечерами можно рассказывать о своей игре. А жены-то у Мерольхасара как раз и не было. От принцессы Удаленных Островов так и не пришло ни слова, а поскольку Мерольхасар не мог отказаться от идеала, он оставался одинок.

Однажды летним утром, спозаранку, Мерольхасара, едва задремавшего после бессонной ночи, разбудил взволнованный голос Главного казначея.

— Ну, что еще там? — недовольно спросил царь.

— Грхм, о, мой повелитель! Чудесная новость! Принцесса Удаленных Островов ожидает тебя на террасе, то есть, э-э… как это… на тер-расе… — Казначей был уже не молод, и новый язык давался ему с трудом.

Царь так и подскочил.

— Наконец-то! Посланец от принцессы!

— Нет, повелитель, ее высочество собственной персоной, — отвечал казначей. — И уверяю тебя, принцесса чудо как хороша.

— Так она красива?

— О, повелитель, принцесса — настоящая прелестница в самом лучшем и глубоком смысле этого слова.

Мерольхасар заметался в поисках одежды.

— Попроси ее немного подождать, — крикнул он казначею. — Пойди, развлеки ее! Расскажи что-нибудь смешное! Пусть только не уходит! Передай, что я сейчас спущусь. Где же, во имя Зороастра, наши ажурные кальсоны?!

Принцесса Удаленных Островов стояла на террасе в лучах рассветного солнца и любовалась садом. Легкий ветерок играл ее золотистыми локонами. Вдруг раздался какой-то шум, принцесса обернулась и увидела богоподобного юношу. Тот скакал по террасе на левой ноге, натягивая носок на правую. При виде юноши сердце принцессы запело, подобно птицам в дворцовом саду.

— Надеюсь, я не слишком задержался? — извиняющимся тоном спросил Мерольхасар. Он тоже ощущал необычайное волнение. Казначей прав — воистину, эта дева услаждает взор. Ее красота — словно оазис в пустыне или костер в морозную ночь. Что пред ней все алмазы, смарагды, жемчуга, сапфиры и аметисты?

— Нет-нет, — отозвалась принцесса. — Я совсем не скучала. Дивно хороши сады твои, о, царь!

— Сады хороши, — горячо сказал Мерольхасар, — но разве могут они сравниться с небесной красотой твоих очей! Я грезил о тебе день и ночь, но, признаюсь, все мечты меркнут пред тобой. Мое жалкое воображение не рисовало и тысячной доли того, что я вижу теперь. Ты затмила солнце, и луна стыдливо прячет свой лик. Все цветы склоняются перед тобой, а лесные лани восхищаются твоим изяществом. Принцесса, я у твоих ног.

Мерольхасар со свойственной лишь царственным особам грацией поцеловал принцессе руку и тут же вздрогнул от удивления.

— Чет меня возьми! — воскликнул он. — О прекраснейшая, что за странный недуг поразил тебя? Словно кожей буйвола покрыта ладонь твоя. Не заколдовал ли тебя злой чародей?

Принцесса вспыхнула от смущения:

— Позволь объяснить, о достойнейший, почему груба рука моя, и отчего я не отвечала все это время. Так была занята, что, воистину, ни минутки выкроить не могла. Видишь ли, эти мозоли из-за новой религии, которую недавно приняла я и все мои подданные. Ах, если бы я могла и тебя обратить в истинную веру! Это просто чудо, о господин! Около двух лун назад пираты доставили ко двору пленника из дикой северной страны. Он научил нас…

Внезапная догадка осенила Мерольхасара.

— Клянусь Томом, сыном Морриса! — вскричал он. — Неужели это не сон? Каков твой гандикап?

Принцесса в изумлении глядела на царя.

— О диво! Неужели и ты поклоняешься великому Гоуфу?!

— Я-то?! — воскликнул царь. — А то как же! — У него перехватило дыхание. — Вот, послушай-ка.

Откуда-то из дворца доносилось пение. Это менестрели разучивали новый хвалебный пеан на слова Великого визиря и музыку Верховного жреца. Они готовились к торжественному пиру в честь почитателей Гоуфа. Слова отчетливо звучали в утреннем воздухе.

Мы вечно не устанемПеть, как наш царь велик.На свинг его кто глянет,Тот чувств лишится вмиг.

Удачи в каждом патте!Будь драйв благословен!И двух ударов хватитДля лунок с паром семь.

Голоса смолкли. В саду стало тихо.

— А я вчера длинную пятнадцатую чуть в четыре удара не прошел, — наконец, сказал царь.

— А я на прошлой неделе выиграла открытый чемпионат Удаленных Островов среди женщин, — в тон ему ответила принцесса.

Долго смотрели они друг на друга, а затем, взявшись за руки, неспешно побрели во дворец.

— Ну, как? — сгорая от нетерпения, спросили мы.

— Ничего, — отвечал редактор.

— Ай, молодец, — шепнули мы про себя.

Редактор нажал кнопку звонка, и в зале появился мажордом.

— Дайте этому человеку кошель с золотом, — приказал редактор, — и пусть убирается.

ЧЕСТЕР СРЫВАЕТ МАСКУ

Было тепло и душно. Бабочки лениво порхали в лучах солнца, в тени деревьев изнемогали от жары птицы.

Вот и старейшина не устоял перед погодой. Облюбовав кресло на террасе гольф-клуба, он давно уже отложил свою трубку, прикрыл глаза и клевал носом. Время от времени на террасе раздавался приглушенный храп.

Внезапно тишину летнего дня разорвал резкий звук, словно кто-то сломал ветку дерева. Старейшина встрепенулся и, щурясь от солнца, приподнялся в кресле. Как только глаза привыкли к яркому свету, он увидел, что на девятой лунке закончилась парная игра, и ее участники прощаются друг с другом. Два гольфиста устремились к бару, третий, всем своим видом выражая глубочайшую скорбь, зашагал в сторону деревни, а четвертый поднялся на террасу.

— Все на сегодня? — осведомился старейшина. Вошедший вытер пот со лба, опустился в соседнее кресло и вытянул ноги.

— Да. Мы начали с десятой. Устал, ужас. С такой погодой шутки плохи.

— Как ваши успехи?

— Мы с Джимми Фотергиллом обыграли викария и Руперта Блейка. Все решилось на последней лунке.

— Мне послышался какой-то треск? — поинтересовался старейшина.

— Это викарий сломал клюшку от досады. Бедолаге весь день чертовски не везло, а он к тому же не может выпустить пар, как все нормальные люди — тут любой сломается.

— Так я и думал, — ответил старейшина, — это было написано у него на спине — шел, как на казнь.

Собеседник ничего не ответил. Он ровно и глубоко дышал.

— Говорят, — задумчиво произнес старейшина, — что священникам, учитывая деликатность их положения, необходимо рассчитывать гандикап по более либеральной шкале, нежели мирянам. Я изучаю гольф еще со времен перьевого мяча, и твердо уверен, что не ругаться во время игры — все равно, что давать фору сопернику. Иной раз крепкое словцо настолько необходимо, что намеренное воздержание плохо сказывается на узлах нервной системы, отвечающих за плоскость свинга.

Молодой человек окончательно обмяк в кресле, рот его слегка приоткрылся.

— Весьма кстати, — продолжил старейшина, — мне вспомнилась история о моем друге Честере Мередите. Полагаю, вы не знакомы. Он уехал до того, как вы переселились в наши края. Вот уж кто чуть не сломал себе жизнь, пытаясь обмануть природу и не давать естественный выход чувствам во время игры. Хотите, расскажу?

Ответом послужил громкий храп из соседнего кресла.

— Прекрасно, — обрадовался старейшина, — тогда начнем.

— Приятный был юноша, Честер Мередит. Мы дружили с тех пор, как еще мальчиком он с семьей переехал сюда жить. Честер был мне как сын, и все важнейшие события его жизни происходили буквально на моих глазах. Именно я учил его технике драйва. Именно ко мне он пришел за советом и сочувствием, когда ему перестали даваться короткие приближающие удары. Так уж вышло, что я оказался рядом, когда он влюбился.

Я сидел на этой самой террасе и курил вечернюю сигару, наблюдая за последними матчами. Подошел Честер и присел рядом со мной. Было заметно, что мальчик чем-то расстроен. Это удивило меня, ведь в тот день он выиграл.