Письма, телеграммы, надписи 1927-1936 - Максим Горький

дня в день обогащает Союз Социалистических республик и учит пролетариат всех стран, что надобно делать, как надо перестраивать жизнь.

Сердечный привет Вам, т. Рыбакова, и товарищам Вашим — работницам и рабочим «Красной Розы».

Крепко жму Вашу руку.

М. Горький

30. I. 35.

1148

А Н. АФИНОГЕНОВУ

Январь 1935, Москва.

Дорогой Афиногенов!

В чтении «Далекое» очень приятная вещь и удачный шаг автора вперед, — об этом говорят четко написанные характеры: Глаши, Любы, Власа, Лаврентия. Но драмы — не чувствуется за обилием знакомой лирики людей, будто бы удаленных от жизни, не видящих, не чувствующих ее вокруг себя. Не совсем понятно: почему автор осудил Малько на смерть? Пьесе это, на мой взгляд, не нужно, ибо автор недостаточно подчеркнул, насколько знание обреченности мужа тяготит жену Малько. Суть драмы, очевидно, не в этом. Но тогда — в чем же? Все кончается весьма благополучно.

Малько — так «идеален», что почти бесплотен, на нем — ни пятнышка, ни бородавки. Было бы естественнее, правдивей придать ему хотя бы маленький недостаточек, который оттенил бы его достоинства. В словесном состязании с бывшим дьяконом командир корпуса не обнаружил того пафоса ненависти, который должен был вспыхнуть в душе большевика. Не стоит «метать бисера» пред человеком ничтожным? Но ведь Вы противопоставляете не человека — человеку, а идею — идее, и вот здесь возникает вопрос об отношении сущности и формы. Как будто бы безразлично, кто является носителем идеи Екклезиаста, кто — Ленина, но — необходимо, чтоб идея Ленина была выражена с силою, присущей ей, и чтоб с такою же силой показана была враждебная идея. Некто пытается убедить человеков в том, что «все суета сует и томление духа», и делает это затем, чтобы освободить себя от забот о других людях, от всех забот, кроме одной — о себе самом; другой некто, не щадя сил своих и врагов своих, перестраивает мир, возрождает сотни миллионов людей к новой жизни.

Конечно — очень жаль, что для столкновения этих двух совершенно непримиримых идей Вами с одной стороны взято лицо ничтожное — дьякон. Этим, т. е. облачением в эту форму, Вы понижаете значение и влияние идеи пессимизма, всегда — в той или иной степени — присущей индивидуалистическому ощущению мира. Ведь индивидуалисты чувствуют себя мудрыми полубогами потому, что более или менее смутное сознание социальной сложности и бессмысленности личного бытия распространяют на все явления мировой жизни. Но, подавая пессимизм из уст отжившего человека, Вы не учитываете, что для молодежи нашей эта идея имеет интерес новизны и весьма способна соблазнять: соблазн в том, что Екклезиаст снимает с человека его ответственность за неурядицу — пошлость, глупость, мерзость — социальной структуры. Дьякона оспорить — легко; инженера, химика, биолога — труднее.

В конце концов: я бы сделал дьякона умнее, ядовитей, тоньше, а Малько — гораздо более крупным, суровым, подавляющим своим пафосом, реализмом мышления, сарказмом фактов.

За всем этим — могу повторить, что, пожалуй, эта пьеса — лучшее из всего, написанного Вами, и меня это очень радует. Но от Вас хочется и уверенно ждешь — большего.

Всего доброго!

А. Пешков

1149

А. С. МАКАРЕНКО

8 февраля 1935, Москва.

Дорогой Антон Семенович —

на мой взгляд, «Ньютоновы кольца» пьеса интересная и может быть разыграна очень весело, если за нее возьмутся молодые артисты, напр., филиал МХАТа, играющий в коршевском театре.

Но я уверен, что любой режиссер скажет Вам: пьеса — растянута и требует солидных сокращений «по всей длине» ее текста.

К этому недостатку присоединяется другой: не дописаны фигуры Хромова, Лугового, Никитина. Хромов особенно требует добавлений, ибо драматизм его положения недостаточно подчеркнут. Ему надо бы дать сцену с Рязановой, — сцену, после которой она почувствовала бы, что Хромов — работает честно.

Впрочем — все это дело режиссуры, и я Вас спрашиваю: будете ли Вы переделывать пьесу сейчас же или — сначала показав ее режиссеру? Жду ответа.

Сударь мой! Мне очень хочется обругать Вас. Вам бы следовало сначала довести до конца «Педагогическую поэму», а потом уже писать пьесы. А Вы, по примеру литературных юношей, взявшись за одно дело и не кончив его, начинаете другое. Первое дело от этого — весьма страдает, а оно — важнее пьес. Значительно важнее!

Ну вот, обругал. Легче мне стало? Увы, нет!

Всего доброго. Крепко жму руку.

М. Горький

1150

В. Д. РЯХОВСКОМУ

10 февраля 1935, Москва.

В. Ряховскому.

Уважаемый Ряховский —

намерение Ваше написать «биографию» — т. е. историю — села Перехваль горячо приветствую. Должно быть, идея создания истории русской деревни «созрела», ибо одновременно с Вами затевают такую же работу и сибиряки.

Но сибирская деревня, хотя и своеобразна, однако для деревень по эту сторону Урала — не типична: возникла поздно, феодально-крепостного права не испытала в тех формах, с тою силой, как «русская». Напоминаю об этом ради того, чтоб Вы приложили все возможные усилия создать историю именно типичной деревни данной области. А для создания такой истории Вам — на мой взгляд — не следует останавливаться исключительно на материале села Перехваль, но необходимо расширить материал. Это особенно необходимо для начала «истории», — в начале ее Вы должны дать очерк возникновения поселений на границе степной полосы, мотивы и условия возникновения. Тут, кроме писцовых книг, Вам дадут материал книги «стрсельные», говорящие об организации «порубежных» городов Симбирска, Саранака, Пензы и др Они расскажут Вам о том, какую роль играли боярские дети, холопы их, кочевники и пр., и т. д. в строительстве городов, укажут на это и дадут представление о процессе «осваивания» земли Московской, о заселении земли, об условиях жизни новоселов и пр. Затем Вы перейдете уже на материал исключительно перехвальский, и Перехваль будет у Вас показателем типичной истории села, которое с юго-востока будут грабить кочевники, а с тыла — воеводы и бояре. Затем надобно показать участие села в бунте Кондрата Булавина, — помнится, этот край был охвачен казацким бунтом, а ранее, наверное, пережил драмы Смутного времени. После этого переходите к архивам, преданиям стариков и аграрным волнениям 5–6 гг. и т. д. «Внутреннюю» жизнь села, его быт, песни, обряды и все прочее Вы найдете в большом изобилии у этнографов, экономику — в «Земских сборниках».

Мне кажется, что, работая так, Вы сделаете весьма оригинальное и солидное дело. Очень рекомендую книжку Семеновой-Тяньшанокой «Жизнь Ивана», изданную, кажется, в 10–11 гг. Академией наук.

Горячо желаю Вам успеха в работе.

М.