Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1 - Анатолий Мордвинов

Пожалуй, только одно это место могло напомнить старину. В царствование императора Александра III, переезжавшего обыкновенно на зимние месяцы из Гатчины в Петербург, в этом саду устраивались ледяные горы для молодой царской семьи.

Там же в течение трех зим подряд покойный государь, очень любивший физический труд, строил в часы отдыха вместе со своими детьми большую замысловатую снежную крепость, которую потом дети штурмовали. На память об этой работе в шутку были вычеканены даже медали; в первый год бронзовая, затем серебряная и золотая. На последней, имевшейся также и у отца моей жены, мне запомнилась надпись: «Наша работа – солнцу работа». Для коллекционеров эти шутливые медали, вернее, жетоны могли бы представлять большую редкость, так как по числу участников их было роздано всего 7 штук.

Государыня очень любила свой дворец. С ним у нее было связано столько милых воспоминаний юности. Но дети ее его особенно недолюбливали, как и вообще всю петербургскую жизнь.

Мне лично этот дворец также совсем не нравился. Это был хороший, не особенно даже роскошный барский особняк, и только. Когда-то вначале он имел свою блестящую историю и, судя по старинным описаниям, был внутри красив. В свое время он строился во времена Екатерины под наблюдением одного из моих прадедов, генерала Мордвинова, с которым императрица часто сносилась депешами по поводу этого вопроса.

Каждые последующие четверть века, идя не к возрождению, а к упадку, отнимали постепенно от дворца все им не нравящееся, заменяли это прежнее своим и довели его до теперешнего неопределенного «серого», тусклого состояния…

В середине или конце февраля 1912 года Михаил Александрович наконец вернулся из-за границы. К тому времени я успел раза два съездить в Орел и сделать все необходимые распоряжения по перевозке нашего «двора» и казенного дворцового имущества в Петербург.

Почти всю обстановку в Орле, приобретенную на деньги великого князя, Михаил Александрович роздал по местным благотворительным заведениям, а часть подарил прикомандированной к нам прислуге Большого двора.

С согласия государя эти люди гофмаршальской части продолжали в уменьшенном составе оставаться при нас и на время командования великим князем кавалергардским полком.

К тому времени очистил казенную квартиру и бывший командир полка граф Менгден, впоследствии зверски убитый большевиками.

Как и все подобные казенные помещения, она давно не имела ремонта и требовала долгого обновления. Всю меблировку, за исключением столовой в старинном русском стиле, устроенной еще в командование князя Юсупова, великий князь поручил Мельцеру, который к тому времени начал отделывать и дом Михаила Александровича на набережной, где жил раньше испанский посол, а также помещение дома в Брасове.

Несмотря на прекрасную работу отдельных вещей, квартира в кавалергардском полку вышла весьма пустынной, холодной и порядочно безвкусной. Обстановка графа Менгдена была намного уютнее. В этой полковой квартире на Захарьевской находились столовая, бильярдная, кабинет и спальня великого князя, две комнаты для меня и несколько для прислуги.

Так как отделка квартиры в полку заняла довольно много времени, то до середины марта великий князь жил в Аничковском дворце вместе с матерью.

За эти дни мы успели с Михаилом Александровичем съездить в Орел, где великий князь простился с черниговскими гусарами.

Внутренность нашего орловского «дворца» была уже к тому времени разрушена, и мы останавливались тогда у губернатора Андреевского, пользуясь его гостеприимством около трех дней.

Михаил Александрович к тому времени уже был назначен шефом черниговских гусар вместо великой княгини Елизаветы Федоровны. Гусары и город Орел проводили «своего» великого князя с большой задушевностью и искреннею печалью. Хотя его пребывание в этом городе далеко не оправдало всех связанных с ним вначале ожиданий, оно все же не было ни для полка, ни для жителей будничным.

С окончательным выездом великого князя никаких новых чаяний в местном обществе в смысле придворных пожалований и большого разнообразия уже не могло больше возникать. Все входило опять в свою обычную, тягучую провинциальную колею…

Назначение командиром кавалергардского полка, как я уже сказал, видимо, было порядочно не по душе Михаилу Александровичу.

Он, как и его отец, ненавидел Петербург, где был расположен полк, и нелегко привыкал к новой обстановке, тем более что эта обстановка не должна была благоприятно относиться к обстоятельствам его тогдашней личной жизни.

Среда кавалергардского полка, среда нашего «Большого света», хотя во многих случаях весьма снисходительная к своим, но и весьма способна настойчиво указать на то, что именно ему не нравится.

Как очень чуткий человек, великий князь это тонко высказанное порицание его отношениям к г-же Вульферт чувствовал постоянно. В часы, когда он находился один, я редко видел его не задумавшимся и не раздраженным, и это не делало ни его жизнь, ни его службу привлекательными.

На новоселье к нам приехала обедать императрица-мать. На этот обед великий князь пригласил также своих сестер, 2-3 старших офицеров полка и числившихся в кавалергардском полку великих князей Николая Михайловича и Андрея Владимировича.

После обеда показывался кинематограф с картинами кавалерийской жизни Черниговского полка. Было все, в общем, необычайно скучно, напряженно и совсем не семейно, как я надеялся. Великий князь был мрачен, не находчив и не скрывал своего удовольствия, когда наконец все разъехались.

Интересна последующая история меню этого обеда со всеми подписями его участников, в том числе и моей. Оно принадлежало или великому князю Андрею Владимировичу, или Николаю Михайловичу и какими-то судьбами после революции из разграбленного большевиками имущества великого князя попало в Москву, в руки одного антиквара.

Там его купил, не знаю для чего, но по очень дорогой цене, в 1930 году какой-то путешествующий американец и привез с собою в Америку. В то время там находилась моя жена для своего художественного заработка. Американец этот знал случайно от своих знакомых о фамилии моей жены, и его поразило сходство этой фамилии с моей подписью на меню, написанной по-русски. Он обратился за разъяснениями к моей жене, и та переслала это меню ко мне. Таким образом, этот писаный кусочек прежней моей жизни, украденный большевиками, совершил длинное путешествие и кружным путем через Москву и Америку через 20 лет нашел меня в деревушке среди Баварских Альп.