Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

Сунув арбалет в мешок, двери я распахнул могучим пинком. Солнце с силой ударило в глаза и едва не отшвырнуло назад. За спиной топот, двое или трое самых усердных догнали, я пожалел, что убрал арбалет, вертелся, отбиваясь ногами и работая Юдженильдой, как бревном на плечах.

Она закричала:

— У меня закружилась голова!

— Постараюсь, — ответил я нахально, — воспользоваться…

— Я сейчас упаду тебе под ноги!

— Наконец-то дождался.

Я забросил ее на спину и, пригнувшись, быстро вытащил и зарядил арбалет. Болт пронесся мимо все появляющихся из глубины храма воинов. Один из шаманов вскрикнул, его с развороченной грудью отбросило на стену. Когда он сполз на пол, в каменной стене осталась ниша, способная вместить голову барана, вся заполненная стекающей кровью.

Второй шаман бросил чашу и повернулся бежать. Я со свирепой радостью нажал на спусковую скобу. Его разорвало, расплескало, окрасило стены кровью и мелкими окровавленными клочьями.

Воины остановились в угрюмой растерянности.

— Уберите здесь, ребята, — посоветовал я.

Снаружи солнце и яркий свет, Митволь медленно поднимается со стоном на дрожащих руках, на губах кровь, на меня посмотрел с суеверным ужасом.

Я сказал доброжелательно:

— Выпивки там не нашел, зато женщину…

Он перевел ошалелый взгляд на Юдженильду, в самом деле сочную и, несмотря на крайнюю молодость, с зовущим к утехам телом. Она улыбнулась ему, ничуть не стыдясь наготы, не сама же разделась, ее вины нет, вообще-то она скромная, а я быстро разрезал веревки на ее руках и ногах.

Митволь осторожно потрогал нижнюю челюсть.

— Ну и развлекухи у вас в городе…

— Только начали, — сказал я ему и подмигнул, — мужчины — дети степей или нет?…

Юдженильда сказала, явно подражая моему тону:

— Помоги им там убрать. Мы немного намусорили…

Я выдернул из-под одного убитого расстеленный на земле плащ, чуть продырявленный, набросил ей на плечи.

— Держи. Ничего, что дыра?

Она деловито застегнула плащ на большую брошку с изображением дракона, зябко передернула плечами, но посмотрела на меня и сразу заулыбалась.

— Ничего. Сзади я ее не вижу, а значит, и не отвечаю. К тому же у меня там вроде бы все в порядке.

— Булочки у тебя сдобные, — согласился я. — Так и хочется вцепиться зубами. С рычанием.

Она спросила ликующе:

— Ты на меня здесь набросишься?

Из леса выбежал, прыгая через упавшие деревья, запыхавшийся Рогозиф, и понесся в нашу сторону. Огромный меч за левым плечом, лук и колчан со стрелами за правым, шит на локте, на запястьях широкие боевые браслеты, из толстых листов стали, со вмятинами и глубокими отметинами от мечей.

Я указал на него взглядом.

— Он бежит к нам.

— А отослать не можешь? — спросила она.

— Он вольный сын степи, — ответил я со вздохом. — Сам пошлет… Да и не могу…

Она сказала настойчиво:

— Но я уже не на шее у тебя, а у твоих ног. Насладись мною, степной герой. Хватай и мни меня бесцеремонными и грубыми руками, которыми ты привык ломать коням хребты…

— Коням хребты? — переспросил я. — Зачем? Да ни за что, я не настолько развращен и цивилизован. И вообще ты меня не так поняла. Ты мне шею давила, вот я и мечтал, чтобы упала мне под ноги. Только в этом смысле.

— Жестокий! — ахнула она. — Чтобы попинать?

— Ну да…

— Так пинай же, наслаждайся!

Я великодушно отмахнулся.

— После победы я такой добрый, такой добрый… Пойдем быстрее, сегодня еще столько дел!

Она послушно семенила задними лапками рядом, женщины все такие маленькие, когда без обуви, оглянулась на удаляющийся храм и зябко повела плечами.

— Я все еще дрожу…

— Тебя это не портит, — успокоил я.

Она просияла, сразу став еще более юной и красивой.

— Правда?

— Еще как не портит, — подтвердил я. — Как ты попала туда?

Она зябко передернула плечами.

— Прямо из сада украли! Зажали сзади рот, сразу кляп, мешок, веревки. Не успела побрыкаться, как принесли сюда, а здесь уже вытащили эти ужасные люди в этом мрачном каменном гробу.

— В церкви, — поправил я. — Она тебя и спасла, ибо по своей святости не приемлет жертвоприношения людьми. А только деньгами, имуществом, льготами…

— Меня спас ты!

— А послала меня Церковь, — сказал я. — В резкой и грубой форме. И я пошел, как видишь. Ладно, и это на общий счет нанижем…

— Счет? Какой счет?

— Я все равно тебя возьму, — пообещал я, — одну или вдвоем с Парижем…

Она хихикнула.

— Бесстыдник! А кто такой Париж?

Рогозиф, хватая широко раскрытой пастью воздух, бежал навстречу по ступенькам, с натугой прыгая через одну, а то и две сразу, дышит так, что слышно на милю вокруг, а голову держит наклоненной, словно приготовился бить ею, как тараном, в запертые ворота…

Я вытянул вперед руку, Рогозиф с разбегу уперся теменем в растопыренную ладонь, ухватился за рукоять меча и одновременно вскинул голову.

Глаза его расширились при виде томно улыбающейся Юдженильды. Полы застегнутого у шеи плаща дальше расходятся, открывая жадному мужскому взору белое-белое женское тело, никогда не знавшее солнца.

Он охнул:

— Ни…чего… себе…

— Видишь, — сказал я победно, — кто рано встает, тому Бог вот такое дает!

— Я спешил, — сказал он, оправдываясь. — У тебя просто ноги длиннее, бегаешь, как дикий кулан… А там еще такой не осталось?

Юдженильда сказала с обидой:

— Таких больше не бывает! Он вздохнул.

— Я согласен и на чуть похуже.

— Всех разобрали, — победно сообщила Юдженильда и прижалась ко мне. — Вот!

Он простонал:

— Ну почему я всегда опаздываю? Эх, так и не пришлось мне прикрыть твою бесстыжую спину… Что ж ты так нечестно начал без меня?…

Впрочем, упрека я не услышал, скорее, облегчение, не пришлось обагрять меч в крови мергелей, с этими парнями пил, никто из них вообще-то не сделал ему ничего дурного.

— Да увидел, — сказал я скромно, — из-за чего стоило начать самому да побыстрее… Как видишь, даже работа наблаго Отечества может иногда оказаться приятной. Доставь эту милую девушку во дворец, но постарайся, чтобы ее не увидел конунг или его люди.

Он кивнул на темный вход во храм.

— А там… что сейчас?

— Ничего, — ответил я.

— Э-э… как ничего?

— И никого, — пояснил я. — Главное, оба шамана как-то так погибли, я даже не заметил. Зато на работе! Впрочем, они не столько деятели культуры, а как бы служители чуждого народу культа, потому их можно и нужно. Стражи побиты, поэты это туманно называют кровавым пиром, где красного вина всем хватило, даже из ушей хлестало. Деревянный идол срублен пусть не под корень, но зато под самые, а это, как ты понимаешь, еще больнее.