Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

— …еще какой дурак, — закончил я.

Сердце колотится, будто бежал пару миль без отдыха. В виски стучит, ну что за беспечный гусь, как можно подпускать так близко, меня даже дураком назвать — дураков оскорбить смертельно…

Издали донесся крик:

— Буланый, у тебя все в порядке?

Я стиснул челюсти и взвел тетиву снова.

— Если бы…

Кусты затрещали, в мою сторону ломился напрямую крупный широкоплечий человек, конунг подобрал для ударной группы лучших. Я прицелился ему в грудь, тетива все так же на самом ближнем к дуге делении, страшно подумать, если натяну на дальнее.

Он выбежал на поляну, мигом увидел кровь. Глаза расширились при виде меня с игрушечным арбалетом в руках.

— Что…

— Извини, — прервал я, — зачистка есть зачистка.

— Но как же…

Стрела ударила в живот, исчезла и разнесла кровавые ошметки по всей поляне, запятнав красным толстые стволы деревьев. Потревоженные насекомые взвились в воздух и застыли, всматриваясь во мгновенно изменившийся мир.

На месте мергеля остались сапоги из добротной кожи, окровавленные кости голени торчат из них испуганно и ошалело, расщепленные неведомым взрывом.

— Извини, — повторил я зачем-то, но все герои так говорят, а пока я не установил новые стандарты героизма и красивых фраз, хотя уже пора, буду пользоваться старыми клише: — Ничего личного, сам понимаешь. Ты просто оказался не в то время и не в том месте.

Он ничего не ответил, что характерно, я сунул арбалет в мешок и торопливо двинулся между деревьями, надеясь, что не потерял направление на церковь.

Почва начала повышаться, за деревьями мелькнул силуэт человека, я встал за ствол потолще и ждал. Когда мергель оказался шагах в пяти, я вышел, держа его на прицеле.

— Стоять!

Он машинально сделал еще шаг, я вскинул арбалет и направил стрелу в грудь. Он остановился, на лице такая дикая ненависть, словно я лично его обидел еще в детстве, те обиды помним особенно хорошо.

— Тебя найдут, — сказал он. — Тебя уже ищут! Ты труп.

— Зачем вас вызвал конунг? — спросил я. Он ответил резко:

— Никто нас не вызывал!

Я не физиономист, но эти мергели совсем не умеют прятать выражение лиц, я спросил:

— Когда должны захватить дворец? Он фыркнул:

— Зачем мы стали бы его захватывать? Дурость.

— Понятно, — сказал я. — Значит, уже завтра в полночь?… Сколько вас?

Его глаза расширились, не понимает, как это я из его ответов получаю то, что все хранят в тайне, зарычал и внезапно ринулся на меня, поднырнув под выстрел из арбалета.

Стрела разнесла вдрызг толстое дерево, я упал от сильного толчка в ноги, а мергель, обхватив мои колени, сперва бросил на землю, а потом нанес два жестоких удара, от которых я едва не потерял сознание. Рот наполнился кровью, я перехватил одну руку, он ударил другой и рассек скулу почти до кости.

Кровь заливала мне лицо, я с трудом поймал его в захват, сдавил изо всех сил, мы перекатились дважды, я снова сдавил так, что потемнело в глазах. Что-то хрустело, сквозь грохот крови в ушах я услышал хриплое дыхание, это мое, на четвереньках отошел к брошенному арбалету и поспешно взвел тетиву.

Мергель остался лежать на спине, ноги подергиваются, а глаза застилает пелена смерти. Я стер с лица быстро засыхающую кровь, скула безумно чешется. Распухшие губы слушаются плохо, я выплюнул коричневые солоноватые комочки, а потом отряхивал их с груди. Тело дрожит от макушки до пят, снова я не на высоте, да что со мной, так и убить могут, соберись, дурак…

— Вперед, — сказал я себе зло. — И смотри в оба, халявщик.

Почва продолжала подниматься, деревья сперва карабкались по склону, затем разочарованно остановились. Молодняк еще некоторое время пытался карабкаться на высокий каменистый холм, но дальше некоторое время двигались только неприхотливые кусты, потом и те сдались. Даже трава не смогла пустить корни между грубыми камнями, и потому церковь на вершине такая гордая и одинокая, словно это она не позволила бурьяну забить к себе дороги.

Даже не на вершине, уточнил я, древние строители саму верхушку горы превратили в церковь, вырубив в толще скального массива храм.

Это гарантирует ему вечность, горы как-то ухитряются жить дольше, чем все, что делают люди. Я рассмотрел широкие и удобные ступени, сразу пятеро или даже семеро мужчин пройдут в ряд, дальше массивные и хорошо украшенные городскими мастерами створки двери, даже ворот, а то и врат. Широкий каменный навес укрывает от непогоды, сейчас там в тени расположились на страже четверо крепких мергелей.

Я вышел из леса и шел к ним по солнцепеку, такой же обнаженный до пояса, загорелый, крупный и с широкими плечами. На лице доброжелательная улыбка, это мой мир, и мне в нем все нравится.

Все четверо уставились на меня с ленивым любопытством. Я вроде бы степняк, но без красного пояса. Я пытался увидеть на их лицах следы ненависти, но все смотрят без всякой злобы.

— Новенькие? — спросил я. — В городе еще не были? Один спросил с ленивым интересом:

— А что, по нам видно? Я хохотнул.

— Еще бы! Все трезвые, унылые и не рассказываете друг другу, кто, как и где провел ночь. Главное, с кем и как!.. И не кричите, завидев меня, вон идет Рич, самый веселый человек в Тиборе!

Другой страж сказал со вздохом:

— Ничего, скоро нас сменят. Говорят, скоро в Тиборе станет еще веселее…

— И во всем королевстве, — пробормотал третий со зловещим весельем в голосе. — Эй-эй, стой! Дальше нет ходу.

Я удивился.

— Как это нет? За вашими спинами храм!

Первый из стражей, что заговорил со мной, медленно поднялся на ноги, высокий, но я все равно выше, крепкий, но я крепче даже с виду, и он сразу нахмурился.

— Нельзя, — сказал он резче, в голосе прозвучала обида, что я крупнее, а руки толще. — Туда нельзя.

— Ты чего такой грубый? — спросил я.

Он хохотнул.

— Это я грубый? Да ты не видел еще грубых!

— Ребята, — сказал я, — я иду в храм. Просто иду в храм. Вы поняли?

Он рассмеялся.

— Да? А мы уж подумали, что перепутал с таверной. Туда нельзя, говорю еще раз, если не расслышал сразу.

— В таверну?

Расхохотались уже все четверо, первый объяснил:

— В таверну можно и нужно. Тебе особенно, виду тебя… похмельный. Даже очень.

Я спросил:

— А в храм нельзя?

Они переглянулись, продолжая хохотать, первый сказал с сожалением:

— Увы, нельзя. Хотя не понимаю, почему… Второй нахмурился и сказал предостерегающе:

— Придержи язык, Митволь.

— Молчу, — ответил Митволь смиренно и посоветовал мне уже строже: — Поворачивайся и топай обратно. Сейчас в храме обряд освящения. По древнейшему обычаю.