Ричард Длинные Руки — Вильдграф - Гай Орловский

Задержав дыхание и поймав в прицел голову молодого варвара, я легонько нажал на спуск. Инстинктивно ждал звонкий щелчок стальной тетивы, но там лишь чуть шелестнуло. Не услышал бы, не прислушивайся так, а на той стороне улицы один мергель исчез, а на его месте мгновение висел кровавый туман, затем красные ошметки разлетелись в стороны. Голова второго стала короче: верх черепа снесло, а кровью забрызгало третьего, что в испуге отпрыгнул и быстро выдернул меч.

Что за болты у меня, мелькнула испуганная мысль, ну и маг, ну и штучки у тебя. Зачем я мучился, пилил, хотя пилил не я, но все равно заморачивался и надеялся, а тут будто и нет никакого нового пропила… Вторая стрела сама поднялась из полой рукояти в желоб, рычаг натянул тетиву все с той же легкостью, что за фигня, почему нет усилия, я поймал третьего на прицел, кончик пальца придавил спусковую скобу.

— Тревога! — закричал мергель громко. — На нас напали!

Щелчок я не услышал, так громко барабанит сердце, а варвар выронил меч и ухватился за грудь. Оттуда ударила темная струя, я замер в тени, кочевник медленно повернулся вокруг оси и рухнул лицом вниз.

В ночной тишине, холодной и напряженной, послышался стук подошв. Бегут, как я понял по звуку, трое, а когда они вынырнули на свет, я узнал впереди Ланаяна, холодного и четкого, ничуть не запыхавшегося, хотя железо на нем еще не успело остыть после жаркого дня.

Он первым увидел разбросанные клочья мяса, сбавил бег. Двое стражей выбежали вперед, мечи в ножнах, но руки на рукоятях мечей.

Один вскрикнул испуганно, красные от непривычной нагрузки лица вдруг начали бледнеть.

— Что тут было… — прошептал один.

— Гарпии пировали? — предположил второй.

Третий мергель, которого задело осколком, распростерся на мостовой почти цел, только под головой большая лужа крови. Ланаян остался, осматриваясь, а стражники осторожно присели перед убитым на корточки.

— Что с ними? — спросил Ланаян.

Он не смотрел на труп, его глаза двигались в орбитах, высматривая хоть какое-то движение поблизости, а уши подрагивают, как у коня, вылавливая любые звуки.

Один страж поднялся, лицо бледное, вот-вот стошнит, второй, напротив, склонился еще ниже, потрогал, деловито и без отвращения перевернул на спину.

— Кто-то снес ему полчерепа.

— Мечом?

Стражник помедлил, поворачивал голову убитого так, чтобы луна освещала все ямочки.

— Скорее, секирой…

Второй сказал угрюмо:

— Вилми, ну какая тут секира? Даже от тупого лезвия край был бы ровнее.

— А что тут?

— Дубиной, — предположил стражник уверенно. — Или палицей! Я видел, как один кочевник в красивом замахе снес вот так полголовы другому, а тот еще долго бежал, разбрызгивая кровь…

Ланаян наконец опустил взгляд, лицо теперь в тени, я не мог рассмотреть, что оно выражает.

— А что с третьим?

— С этим проще, — доложил стражник. — Его пробили насквозь копьем. Копье вытащили и унесли, вон вроде бы след…

— Это не след, — сказал Ланаян. — Вон там тоже… Первый стражник спросил тоскливо:

— Все три — мергели. С нас шкуры спустят. Второй возразил:

— За что?

— Они погибли, — сказал первый зло.

— Не погибли, — поправил первый, — а убили друг друга. Подрались! Горячий народ, степняки. Кровь играет.

Ланаян внимательно всматривался в убитого.

— Что у них за копье? — пробормотал он. — Толщиной с дерево?… Пробили насквозь и унесли?

Первый стражник вздрогнул.

— Неужели у них есть и огры? Второй сказал тоскливо:

— Нехорошо, что все трое — люди конунга Бадии!

— Меж собой вряд ли подрались бы, — согласился первый. — У конунга с этим строго.

Ланаян обошел вокруг убитых, но не присаживался, оценивал обстановку в общем.

— Полагаете, их убили воины другого племени? Первый стражник возразил:

— Нет, как раз ихнего. Говорят, у них там в племени большой разброд. Я слышал, старейшины негодуют. Конунг уже и дом себе завел здесь в городе, а по их обычаям — это осквернение их нравов.

— Ну не до смертоубийства же этот разброд!

— Это у нас бы только покричали да полаялись, а это дикари, дети ветра и кобылиц…

Ланаян тяжело вздохнул.

— Да, горячий народ. Ладно, так и доложим. Только бы не подумали, что это наши их…

Стражник возразил:

— С чего бы? Они знают, наши и мышей боятся. Ланаян зло сверкнул глазами.

— Но-но, разговорчики!

Я отступил в тень поглубже, на цыпочках выбежал на параллельную улицу. Если конунг Бадия объявил на меня охоту, пока еще неофициально, я имею право ответить тем же. Если еще не объявил, то все равно у любого человека есть право дать сдачу. Даже заранее.

С арбалетом что-то непонятное, либо нужно делать пропил еще ближе к дуге, чтобы натяжение стальной тетивы было минимальным, либо дело не в натяжении. Но при прежней стрельбе первого мергеля разнесло на клочья, соседнему сорвало полголовы, а вторым выстрелом всего лишь пробил в третьем широкую дыру…

В глубокой тени, присев за густыми кустами, я затих и шевелил только мозгами, поворачивал так и эдак сцены, наконец воображение сопоставило первого мергеля, которого в клочья, и третьего с дырой в груди. Первый толще и мускулистее, есть такие люди с плотными и широкими костями, настоящие быки, под ними земля прогибается, широкий пояс покрыт массивными стальными бляхами, а еще на поясе длинные ножи в тяжелых ножнах…

Есть, сказал я себе. Первому я целил в брюхо, чтобы не промахнуться, болт ударил в этот пояс, а третьему попал в голую грудь, пробил ее, как облачко тумана, и унесся дальше вдоль улицы. Может быть, где-то далеко что-то разрушил, если не потерял убойной силы. Может быть, вообще вылетел за пределы города, здесь место высокое, болт мог пройти и над городской стеной…

Еще один пропил делать, мелькнула мысль. Господи, что за мощь у этого арбалета? Какой же гений его сконструировал, и почему не вложил свой жар изобретательства в строительство дорог, мостов, ускоренную выплавку железа, придумал бы ткацкий станок, ведь от прялки до него — крохотный шажок!

Ладно, блаженны миротворцы, как сказал Христос, и хотя меня то и дело начинает трясти, не до блаженства, но Церковь говорит, что Бог не на стороне больших батальонов, а на стороне лучших стрелков, а лучший стрелок сейчас кто? Значит, я должен с легким сердцем выполнять угодную Господу миссию.

Человек в самом себе носит самого страшного из своих врагов, потому я сейчас просто убиваю этих самых страшных. Пока, увы, вместе с их телами, но другого способа пока не придумано.