Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот на Гауе у меня случился такой переломный момент, туда приехало два человека. Один 40-летний господин, Володя Степанов, такой мистик-фашист, а с ним был Костя, ему 26 лет, из бывших хиппи, работал псаломщиком в Богоявленском патриаршем соборе. И стал про православие рассказывать на таком языке своеобразном, хипповском сленге, с заморочками. Тут же образовалась кучка человек в десять. Мы как за учителем за ним ходили. Он ходит по берегу, а мы слушаем. Так мы неделю провели. Потом тоже приехала милиция и сказала — «в 24 часа убирайтесь вон отсюда»[701].
Организатор лагеря Михаил Бомбин, как и многие его новообращенные друзья с Гауи (пятеро из них потом стали священниками), тоже принял православие и служил псаломщиком в рижской церкви с 1980 по 1986 год. Для него религия была чем-то правильным, «потому что хиппи — это что-то околохристианское. Принципы-то были христианские, было у них все общее, как у апостолов ранних. Потом вся эта любовь, братство — во всяком случае, как-то декларировали это, декларация всех этих евангельских терминов, что ли. Как-то так и пришел [к вере] незаметно»[702]. Йоко тоже тянуло к церкви, еще до того, как она получила крещение в озере Гауя. Она и ее друзья нашли отца Дмитрия Дудко, тогда как многие другие хиппи ездили к знаменитому отцу Тавриону, который до смерти в 1978 году служил в Спасо-Преображенской пустыни в Елгаве, под Ригой. Свою близость к церкви Йоко объяснила тем, что в те времена она подвергалась гонениям, «а церковь, которая преследуется, — правильная церковь»[703]. Но все же и Бомбин, и Йоко продолжали верить, что у сообщества хиппи есть некоторое преимущество перед церковью. Бомбин говорил: «Мы чувствовали, что у нас как-то живее, конечно. Потому что у нас было не то, что в церкви: люди стоят, друг друга не знают, а у нас действительно братство, и в этом смысле нам было легче и мы действительно любили друг друга. В церкви этого, конечно, нет. И сейчас этого нет»[704]. Интеллектуально Бомбин видел свой путь от Толстого к Бердяеву и Шестову и к православию, но, как и многие хиппи, он также увлекался восточным спиритуализмом, читал Кришнамурти и знаменитую серию книг «Агни-йога», которая с начала 1970‐х стала основополагающей для многих хиппи[705]. Агни-йога — термин, придуманный российским путешественником, художником и исследователем восточных религий Николаем Рерихом для синтеза йога-практик, элементов индуизма, учений теософии и православного христианства. Его предсказания о том, что скоро наступит новая огненная эра, и претензии на универсализм пришлись по вкусу как контркультуре в частности, так и в целом советским молодым людям, которым было свойственно мыслить глобальными и абстрактными категориями. Как заметил Бомбин, многие хиппи носили на шее крестики, четки, пацифики, восточные символы — «чего только не носили, каша такая».
До распада Советского Союза такую хипповскую «кашу» терпели как церковь, так и сами хиппи. Карьера в официальной церкви была закрыта для таких своенравных личностей, как хиппи, потому что для рукоположения требовалось разрешение КГБ. Хиппи держались в стороне как религиозные аутсайдеры вплоть до того момента, когда перестройка изменила церковную политику. Карьера Рыбко — пример того, как новые времена изменили хипповское сообщество. Сергей вскоре сделал выбор между церковью и своими друзьям-хиппи — и не в пользу последних, хотя продолжал с ними общаться, поскольку сам изначально обрел духовное пристанище в Христианском семинаре Огородникова. После встречи со Скроботовым в 1978 году Рыбко начал работать при монастыре Оптина пустынь, все еще оставаясь активным участником Системы. Оптина пустынь в Калужской области была обозначена на хипповской карте еще с тех пор, как Миша Павлов, друг Васи Лонга, хиппи из солнцевской Системы на Пушке, работал там в качестве реставратора, привлекая в монастырь все больше людей — поначалу для физических работ, а затем и для духовного общения. Став в 1989 году дьяконом, а в 1990‐м приняв монашество и сан священника, Сергей Рыбко организовал лагерь в так называемой Долине любви недалеко от монастыря, где крестил своих друзей в ближайшем озере и играл у костра на гитаре песни «Дип пёрпл»[706]. В начале 1990‐х его перевели в Москву, где первое время он работал с молодыми людьми, выселенными из сквотов. До своей смерти он был известен как «священник-панк», хотя, по его словам, его хипповская дорога и православная скоро разошлись:
В 77‐м году я встретил Литауруса, потом Сашу Художника и прочих, а вот уже в 78‐й год летом был Костя [Скроботов], с осени я уже стал постоянно общаться и в храм ходить каждое воскресенье, подстригся после Пасхи 78‐го года, нет, 79-го… Им это не понравилось, когда я подстриг волосы, сказали, ты теперь <нрзб>, знамена сложил. Я один раз их подстриг, потом в жизни не подстригал ни разу. <…> Я подстриг в послушание для Кости, это был акт такой проверки, насколько я готов далеко идти. И с тех пор я их не подстригал ни разу. Уже 30 лет прошло. Не то чтобы связи (с хиппи) не было. Во-первых, постоянно общался с Пушкино, с Андреем. Я к ним заходил в гости. Иногда в кафе «Вавилон» забредал, но там уже как-то надо мной немножко смеялись. Потом и не было времени особо в Москву ездить. Я уже стал каждый день ходить в храм, там уже стало ни до чего[707].
Ил. 54. Религиозные символы и ритуалы были неотъемлемой частью летних лагерей хиппи, Витрупе, 1978 год. Страница из фотоальбома В. Стайнера (его личный архив сейчас утерян)
Хотя многие из сверстников позже последовали его примеру, стали верующими и воцерковились, то, как он описывает свою работу с поздним поколением хиппи, показывает более глубокую пропасть
