И сгинет все в огне - Андрей Шварц

Я с беспокойством оглядываюсь по сторонам в поисках признака того, что рядом есть мои друзья, но здесь только я и Калфекс.

– Что вы хотите этим сказать?

– Баланс сил в Маровии между традиционалистами Грандмастера Мэдисона и разобщенной оппозицией держался на тонком волоске. Убив наследника Мэдисона и разоблачив Абердина, хваленого хранителя мира и нейтралитета в качестве его приспешника, ты разбила этот тонкий баланс на тысячи осколков. Когда распространился слух о том, что сделал Абердин, как он осквернил кагни-вар на одной из самых священных арен, это подняло огненную бурю, а доклад о том, что он все это время помогал Мариусу жульничать, только подлил масла в огонь. Всегда до этого разобщенная оппозиция впервые объединилась против сенатора Мэдисона, понимая, что их шанс свергнуть его, пока он все еще уязвим. Впервые за две сотни лет было созвано голосование об исключении на уровне Сената. Мэдисона исключили.

Я резко выдыхаю, стараясь собрать все воедино.

– Так он ушел?

– О нет, это было бы слишком просто, – говорит Калфекс. – Мэдисон отказался сложить полномочия. Может быть, скорбь свела его с ума, или, может, он просто не может позволить себе быть побежденным. Он заявил, что все это незаконный заговор, и приказал своим Инфорсерам казнить всех сенаторов, проголосовавших против него. Они же пригнали свои собственные силы и дали ему отпор, и вот таким образом мы оказались втянуты в гражданскую войну. Волшебники сражаются с Волшебниками на улицах Арбормонта, превращая город в пылающий костер, который горит до сих пор. Полдюжины других сенаторов заявили свое право на пост Грандмастера, собрав свои личные армии, чтобы захватить его силой. В этом хаосе каждая группа заняла собственную позицию. Ситхарцы, жители островов Киндрали и даже Велкшены объявили о своей независимости. Вся Республика в огне – и все благодаря тебе.

У меня кружится голова, хотя я и лежу. Мне сложно это осознать, невообразимо, последствия породили последствия, масштаб которых я даже не могла себе представить.

– Я полагаю, орден Нетро не отправится в Сенат, – говорю я, просто чтобы заполнить пустоту.

– Сената больше нет, – отвечает Калфекс. – Сгорел дотла. И треть сенаторов вместе с ним.

Мне приходится сдерживать себя, чтобы не засмеяться. Я делала все ради того, чтобы свергнуть Сенат. И каким-то образом я уничтожила его, даже не переступая его порога. Я думаю о том, что сказала бы Шепот, где бы она ни была. Гордится ли она мной или в ужасе? Меня успокаивает то, насколько мне на это наплевать.

– Здесь я в безопасности? – спрашиваю я у Калфекс.

– Пока что, – отвечает она. – Когда война разразилась, здесь тоже разгорелся конфликт. Бой между лояльными Абердину профессорами и его противниками. Моя сторона победила. – Ее глаза хитро блеснули. – Оставшиеся профессора Блэкуотера назначили меня временным директором. Эта школа всегда предполагалась быть безопасной обителью, местом вне политики. Я намереваюсь придерживаться этого пути настолько долго, насколько смогу.

У меня все еще нет слов, но, кажется, это та ситуация, в которой нужно что-то сказать.

– Я не… Я не хотела, чтобы все так случилось.

– Республика всегда была кучей поленьев, политых маслом. Ты лишь поднесла к ним спичку.

Я знаю, что мне, может быть, стоит оставить все как есть, но я должна понять кое-что в ее поведении, хотя бы чтобы сориентироваться.

– Вы как будто практически радуетесь этому.

Она делает задумчивую паузу, тщательно подбирая слова.

– Когда я говорила о принципах ордена Нетро, я искренне верила в каждое сказанное слово, – объясняет она. – Я верю, что мой путь на этой земле ведет к равновесию, к восстановлению порядка, к совершению правосудия над порочными и жестокими. Очень долго я лишь наблюдала за тем, как такие, как Абердин и Мэдисон, несправедливо используют свое влияние. – Она делает еще одну паузу, момент принятия решения, а когда она говорит снова, ее голос едва слышен. – И я слишком долго наблюдала, как ничего не сдерживает жестокость Волшебников, и мир стонет от нашей тирании. – Затем она встает, разглаживает свой костюм и собирается уходить. – Мне пора идти. Есть много неотложных дел.

Но, как только она доходит до занавески, я заговариваю вновь, задавая один последний вопрос, на который мне нужен ответ.

– Поэтому вы выбрали меня? Поэтому отправили меня на испытания, давали советы? Потому что… думали, что я могу сделать что-то подобное?

Она смеется от чистого сердца, первый раз за то время, что я ее знаю.

– Никогда, даже в самых безумных мыслях я не думала, что ты можешь сделать что-то такое, – отвечает она. – Нет. Я выбрала тебя, потому что ты мне нравишься. – Затем она смотрит на меня, и в этот момент она выглядит на десяток лет моложе, на десяток лет более ранимой, с глубоким чувством меланхолии от старой раны. – И потому что у тебя отцовские глаза.

Мгновение повисает в воздухе, длинное и звенящее, неописуемое в словах.

– Профессор?.. – наконец спрашиваю я.

Но она отворачивается.

– Достаточно болтовни, – говорит она, отодвигая занавеску. – Полагаю, есть еще несколько людей, которые хотят с тобой поговорить.

Она жестом указывает на другой конец комнаты, и я вижу кого-то еще, девушку с черными волосами и янтарными глазами, чья улыбка мгновенно заглушает мою боль.

– Марлена, – произношу я, и она бросается ко мне в объятия.

– Ты жива. – Она хватает меня за руку и прижимает ее к губам, целуя снова и снова. – Хвала Богам, ты справилась.

– Я обещала, что вернусь к тебе, разве нет? – говорю я. – Я всегда держу слово.

Она наклоняется, целуя меня, и я запускаю руку ей в волосы, крепко ее обнимая, наполняясь чувством ее прикосновений, ее любви.

– Ты смогла. Ты правда смогла. Абердин, Мариус и Сенат… ты всех их одолела.

– Я бы не справилась без тебя. – Я провожу тыльной стороной ладони по ее щеке, и она поддается этому прикосновению. – Мы в этом вместе. Навсегда.

Затем раздаются другие шаги, несколько человек, идущие в мою сторону. Еще больше лиц вбегают в комнату, окружая мою кровать. Тиш. Зигмунд. Талин.

Калфекс уходит, закрывая за собой занавеску. Все мое тело до сих пор болит, но я заставляю себя подняться, потому что мне нужно их увидеть, всех их. Все улыбаются, Тиш плачет, и они плотно прижимаются ко мне, обнимаются, смеются, улыбаются. Марлена сжимает мою руку, Талин похлопывает меня по плечу, а Зигмунд так крепко обнимает меня, что Тиш приходится сдерживать его.

– Ты была невероятна, – говорит Талин, светясь от гордости. – Ты наваляла этому сукину сыну.

– Надрала ему зад, – гудит Зигмунд. – О да!

Тиш наклоняется, сжимая мое плечо, и я поднимаюсь, чтобы обнять их.

– Ты слышала, что случилось? Про войну? Про восстания? – Я киваю, и Тиш продолжает: – Моя семья возглавляет сопротивление на островах. Мы твои союзники в этой войне.

Зигмунд с гордостью ударяет кулаком себя в