И сгинет все в огне - Андрей Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты остановился перед Фил? – спрашиваю я и заношу шар для последнего удара.
Затем что-то ударяет меня сбоку, сильный порыв воздуха, который отбрасывает меня от него, отправляя обратно туда, где я стояла раньше. Ледяной шар выпадает из моих рук. Я скольжу обратно по глине, поднимаюсь на ноги, а там с локусами в руках стоит директор Абердин.
– Достаточно! – рычит он на меня, раскрасневшийся, яростный, магия собирается вокруг него, как надвигающийся шторм. – Прекратите немедленно!
Толпа в полной неразберихе вскакивает со своих мест, все до единого кричат. Остальные профессора в недоумении смотрят друг на друга. Только профессор Калфекс выступает вперед, ее собственные локусы вынуты и нацелены в его сторону.
– Директор Абердин, – ее требовательный голос разносится по всей арене, – вы нарушаете законы кагни-вара! Вы позорите эту арену!
– К дьяволу эту арену! – Абердин разворачивается назад, рыча на нее, на толпу, на всех. Вот и все. Я наконец-то заставила его явить себя. Все пятятся, указывая на него, перешептываясь, и это его еще больше злит. – Вы все выжили из ваших проклятых умов? – кричит он. – Это сын Грандмастера Сената! Я не буду просто сидеть и смотреть, как какая-то безродная сука убивает его!
Он поворачивается ко мне, туда, где, как он думал, я была, но меня там больше нет. Я стою прямо перед ним и вонзаю локус ему в грудь во всю длину.
Глаза Абердина округляются и пульсируют чернотой, пока он, хватая ртом воздух, уходит в Пустоту. И я вместе с ним. Мы вместе зависаем в тумане, в этой серости, а остальной мир тает. Рев толпы, судьи, профессора, всего этого больше нет. Прямо сейчас есть только я и Магнус Абердин, человек, убивший моих родителей, наконец-то совершенно один.
Мы смотрим друг на друга, пока пепел витает в воздухе, пока кровь стекает с его губ, пока туман кружится и танцует вокруг нас. Он пытается поднять локус, но я хватаю его за запястье, крепко сжимая его одной рукой, а другой дергаю и проворачиваю костяной нож. Он в ловушке, бессилен, умирает, но даже сейчас его брови изгибаются от ярости и негодования.
– Ты… – шипит он. – Как ты посмела?..
Я дергаю кинжал вверх, вбок и вниз, вонзая его глубже. В Пустоте есть только мы, так что я наклоняюсь к нему поближе и шепчу:
– Мое имя Алка Челрази, – говорю я ему. – Дочь Петира и Кейлин.
Его челюсть дергается, и вот я наконец вижу этот вихрь эмоций. Смятение, удивление и наконец-то страх.
– Нет… – Он задыхается, и я всаживаю нож еще глубже в его ключице, пока в его глазах маячит ужас узнавания, и он осознает, что это будут его последние слова в жизни. – Этого… не может быть…
– Ты убил моих родителей, – говорю я ему. – А теперь я убила тебя.
Затем я рывком возвращаюсь в Реальность и отталкиваю его от себя, так что он падает спиной на Мариуса. На трибунах бушует хаос, студенты толкаются и пихаются. Ко мне бросаются профессора. Я вижу, как Талин сбегает вниз, вижу, как кричит Марлена. Я отшатываюсь, локусы вылетают из моих рук, и я падаю на колени. Мир затуманивается и сереет, и я чувствую, как тьма приближается ко мне, но заставляю себя удержаться на месте, оставаться в сознании достаточно долго, чтобы разглядеть все полностью.
Прямо передо мной директор Абердин поднимается на ноги, трясясь и хрипя. Целая группа профессоров спешит к нему, но, как только он выпрямляется, они отшатываются, потому что теперь им виден он, глиф, который я начертила на его груди, сияющий ужасающим ненасытным красным цветом, глиф, который преследовал меня всю жизнь.
Полдюжины пересекающихся кругов, соединенных, как звенья в цепи. Змей, пожирающий свой хвост.
Абердин в отчаянии протягивает к ним руки, пока глиф светится все ярче и ярче, пока по его венам струятся горячие ручьи пламени, пока языки огня прожигают себе дорогу через разрезы в его плоти. Директор издает последний отчаянный крик.
Затем земля содрогается от грома и пламени, а я проваливаюсь обратно в темноту.
Глава 49
Настоящее
Какое-то время я провожу во тьме. Здесь тихо и спокойно, и на удивление приятно. Место частично похоже на Пустоту, но без пепла и того чувства тяжести, и без теней, прячущихся в тумане. Здесь просто темно, мягко и спокойно. Почти что мирно.
Когда у меня наконец получается открыть глаза, первое, что я вижу, – это ярко-белые вздымающиеся занавески. Под моей головой подушка, и я чувствую легкий ветерок. Лазарет.
Я пытаюсь сесть, но еле могу пошевелиться. Мое тело туго обтянуто бинтами, моя кожа светится слабым мерцанием зеленого цвета. У меня везде болит, очень сильно, но это тупая боль, глубоко внутри. В голове туман, в горле пересохло, но я чувствую простыни под пальцами, прохладный воздух на своей коже и слабый запах анестетика. Я жива. Это уже что-то.
– Она наконец очнулась, – произносит голос. Я выгибаю голову и вижу профессора Калфекс, сидящую в кресле у моей кровати, аккуратно сложившую руки на коленях. Она выглядит более формально, чем я когда-либо ее видела, в аккуратном черном костюме, волосы собраны в пучок, а на шее на цепочке висит кулон с кракеном. Она не первая, кого я хотела бы видеть, но и не последняя.
– Как долго я была здесь? – спрашиваю я, все еще силясь вспомнить последние события. Кажется, будто я пронзила грудь Абердина минуту назад, но и будто прошло десять лет.
– Неделю, – отвечает Калфекс. – Тебя очень серьезно ранили. Чудо, что ты вообще жива после взрыва и всего того, что с тобой сделал Мариус.
Я с трудом сглатываю, горло саднит, и каждое слово ощущается как горячие угли.
– А директор Абердин?..
– Ох, он мертв, – говорит Калфекс обыденным тоном. – Мариус тоже. Ты позаботилась об этом.
Я закрываю глаза, глубоко вдыхая, чувствуя прохладный комфорт темноты. Значит, все кончено. Спустя столько времени я отомстила за Фил, за своих родителей и за Серу. Я понятия не имею, что будет дальше. Но, по крайней мере, я достигла своего. Калфекс позволяет мне лежать так, не говоря ни слова, и, когда я снова поднимаю взгляд, я впервые замечаю фигуры за занавесками. Пара стражей в доспехах, с локусами у бедер.
– У меня неприятности? – спрашиваю я.
– С точки зрения закона? – спрашивает Калфекс. – Нет. Абердин нарушил закон кагни-вара перед сотнями свидетелей. Его жизнь стала ему за это расплатой и принадлежала тебе.
Я снова оглядываюсь на стражей.
– Тогда… Что насчет другой точки зрения?
– С другой точки зрения у тебя такие неприятности, которых, вероятно, нет ни у одного человека в Республике, – отвечает Калфекс. – Ты и понятия не имеешь,
