Земные радости - Филиппа Грегори

— Может, все-таки поделишься со мной. Или со Спасителем. Спрятанный секрет подобен спрятанной боли — становится только хуже.

Он кивнул, словно теперь знал все о спрятанной боли.

— Я попробую помолиться. Но боюсь, моя вера и так не была слишком твердой, а теперь я как будто вовсе потерял ее.

Если бы Элизабет поверила мужу, то была бы шокирована.

— Как можно потерять веру? — просто спросила она.

Джон посмотрел в сторону, на свой сад. Может, это случилось на острове? Может, его вера заболела так же, как те солдаты, которым пришлось спать на сырой земле? А может, утонула в море, как раз там, где настил был самым узким и где они лишились последнего штандарта? Или она истекла кровью по пути домой, когда раненые кричали так громко, что он слышал их даже сквозь скрип корпуса корабля? Всегда ли существовала эта неразрывная связь, соединяющая его с господином, господина с королем, а короля с Богом, и рвется ли вся цепь из-за потери одного звена? Или он забыл о вере точно так же, как забыл обо всем остальном, даже о левкое и полыни, потому что безумно влюбился, безумно возрадовался и создал себе бога из другого человека?

— Я не знаю. — Традескант вздохнул. — Возможно, Бог потерял меня.

Склонив голову, Элизабет быстро прочитала молитву, умоляя небеса подсказать, чем она может помочь мужу.

— Ты права, ты была права с самого начала, — продолжал Джон. — Нами правит глупец, который в руках у подлеца. За свою жизнь мне доводилось видеть, как люди умирают из-за сумасбродной прихоти этой парочки: и в Лондоне, где чума царит на улицах, и в деревнях по всей стране, где людей выгоняют из домов и садов, освобождая землю для овец лендлордов, и на этом проклятом острове, где мы установили осаду. Еды у нас было меньше, чем у осажденных, мы шли в атаку с пахарями и преступниками, наши штурмовые лестницы были намного короче стен, наш командир просто играл в солдатики, а король забыл прислать подкрепление.

Горечь Джона была как взрыв в тихом саду, даже хуже, чем его богохульство. Элизабет не ожидала когда-нибудь услышать такие слова от мужа, от садовника Сесила, который служил еще старой королеве. Супруг показался ей незнакомцем, ожесточившимся человеком, душа которого покрыта шрамами гибельного предательства, который наконец отважился на изменническую речь.

— Джон…

При виде ее удивления он обнажил зубы в безжалостной улыбке.

— Ты должна быть довольна. Много раз ты предупреждала меня. А теперь посмотри: наконец я прислушался к твоим поучениям и потерял веру в своего господина, в своего короля и в своего Бога. Разве ты не этого хотела?

Онемев от ужаса, Элизабет покачала головой.

— Разве не ты говорила мне, что он содомит и мастер управлять марионетками? Разве не ты умоляла меня отказаться от этой работы, как только мы приехали сюда? Разве не ты дала мне длинную ложку, чтобы я хлебал суп с самим дьяволом, когда я начал хранить его секреты?

Элизабет закрыла рот руками и с изумлением уставилась на мужа. Тот откашлялся и харкнул по-солдатски, будто вкус желчи был слишком для него горьким. Элизабет машинально присыпала плевок землей.

— Джон, — прошептала она. — Я никогда не желала тебе потерять веру, я лишь хотела предупредить…

— Я предупрежден, — перебил Традескант. — Мне выпало испытание, и я не справился.

Наступило молчание. Где-то в густом лесу герцогского поместья ворковали голуби, тепло и беззаботно. Джон поднял глаза к небу и увидел стайку грачей, которые торопились домой, в кроны высоких деревьев.

— Что же нам делать? — растерянно промолвила Элизабет.

Традескант огляделся, посмотрел на великолепный дворец и сады так, будто это зрелище не доставляло ему ни малейшего удовольствия, и медленно произнес:

— Я слуга его светлости. Он уже заплатил мне все, что собирался заплатить. Он сам так сказал. Он будет использовать меня по своему желанию. Я должен мчаться по первому его зову. Я принадлежу герцогу. Я дал торжественную клятву принадлежать ему до самой смерти.

Услышав это, Элизабет порывисто вздохнула.

— Ты дал клятву?

— Он настаивал, и я поклялся, — мрачно подтвердил Джон. — Я дал ему все, о чем он просил, и я дал торжественную клятву принадлежать ему. Мне придется научиться жить с этим. Я его слуга, я ниже, чем слуга, потому что он велел мне быть его псом, и я лизал его ноги.

— Ты думаешь, что он глупец и предатель, и ты поклялся принадлежать ему? — недоверчиво уточнила Элизабет.

— Именно так.

Возникла длинная пауза. Она решила, что ее муж вступил в какое-то темное соглашение со своим господином, которого теперь ненавидит. Она не отважилась подумать, что сделал один из них и на что согласился другой. Как бы там ни было, Джон вернулся домой сломленным человеком.

— Ты ненавидишь его? — прошептала Элизабет.

Джон посмотрел на нее — это был взгляд человека, несущего глубоко внутри смертельную рану.

— Нет, — мягко ответил он. — Я все еще люблю его. Но понимаю, что он дрянной человек. Для меня это хуже, чем ненавидеть, — знать, что я отдал свое слово и свою любовь никудышному человеку.

Элизабет взяла руки мужа в свои и почувствовала, какие они холодные, будто его сердце билось медленно и болезненно.

— Ты можешь сбежать от него?

Он покачал головой.

— Я принадлежу ему целиком и полностью, до самой смерти.

Они долго сидели и молчали. Элизабет растирала супругу руки, как будто его бил озноб и ей нужно было согреть его. Она ничем не могла помочь ему, не могла убрать тень с его лица.

Медленно садилось темно-красное осеннее солнце. Задул холодный ветер.

— Этим летом расцвел каштан, — вдруг сообщила Элизабет. — Как только ты уехал. Ты помнишь, что просил присматривать за ним?

Традескант не отрывал глаз от сапог.

— Съедобные каштаны?

— Нет. Твой саженец. Тот самый, что ты подарил мне. Каштан из Турции. На нем появились своеобразные красивые цветки, похожие на большущие сосновые шишки, а сам цветок состоял из многих цветочков с крошечными алыми пятнышками внутри, и они чудесно пахли.

— Да? Мой саженец зацвел?

— Как только ты уехал, — повторила Элизабет. — И уже зреют семена. Каштаны с этого дерева будут в этом году. Уже видны завязи. Да, и еще они очень необычные, какие-то странные. Плоские и толстенькие, и на них торчат несколько толстых шипов. Они крепко держатся на дереве, и чувствуется, что внутри наливаются каштаны.

Джон выпрямился и взглянул на супругу.

— Ты уверена?

— Думаю, да, — кокетливо отозвалась она. — Но советую тебе самому посмотреть. Никто лучше тебя в деревьях не разбирается.