Альбом для марок - Андрей Яковлевич Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Кто вам нравится из теперешних?
– Не знаю. Про манизеров – вучетичей и говорить не хочу. Я умру – они сразу приедут, все скульптуры на свалку выкинут. Про советских я ничего не знаю. Они не сами работают. На выставке за городом, на сельскохозяйственной, – Мотовилов, мой ученик. Разве он сам? Мраморщики за него. А он, наверно, и не был, когда работали. Потом приехал и подписал. Ну, как я могу сказать: Мотовилов – очень хороший скульптор – или плохой?
– А Мухина?
– И Мухина не сама. Шадр – сам.
– Коненков?
– Коненков хороший, его весь мир знает. Коненков всегда большой был.
– Голубкина?
– Хорошая была. До Парижа. Из Парижа она машину привезла. Размечать стала.
– А Роден?
– Тоже не сам работал.
– Кто лучше всех?
– Бурде́ль. Он всегда сам. Конечно, Бурде́ль. Бурде́ль!
1955–1981
словист
Рукопись ушла – наконец я могу вздохнуть свободно. До́ма, знаете ли, пожар или что еще… При моей жизни этого не напечатают. Представляю себе, как обрушатся, когда напечатают, Лихачев и его школа… Они привыкли говорить, что Игорь был чуть ли не отщепенец, навлек беды на Русь.
Я весной делал доклад в Институте мировой литературы. Разумеется, я не мог привести всех археологических данных – это перегрузило бы мое сообщение. Я привел выборку из летописей – все ахнули.
Игорь был великий, великий государственный деятель. Это не просто поход – один из походов в степь. Нет – там же все написано – и как они только читают? Игорь искал выхода к морю. Он, как Петр, шел на Азов – там перекресток торговых путей на восток, на Кавказ. Мы с К. – он специалист по древнерусскому оружию из музея советской армии – мы доказали, что Игорь был не только великий государственный деятель, но и великий полководец-новатор. Он первым применил новую тактику боя, охват противника с флангов. У него учился Александр Невский. Если бы не тактика Игоря, Александр не мог бы победить в Ледовом побоище.
Они до сих пор превозносят этого, извините, поганца Святослава. Вот, дескать, пример истинного патриота. Говорят: Святослав – киевский князь. И не задумываются, что он киевский городской князь, а не князь всего Киевского княжества. Всем княжеством правил Рюрик. Этот Святослав по всей Руси раззвонил и половцам сообщил о походе Игоря – чтобы они могли собрать силы. И подумайте – как Игорь держался! Это неслыханно в истории войн – двое суток! Никакой Дарий, Кир не могли продержаться более суток, а Игорь мог!
Я удивляюсь, как они только читают – там же прямо написано, что после побега Игорь приехал в Киев – но не к Святославу в Софию, а к Рюрику, своему другу, на взвоз, в Пирогощу. Там так и написано. И в летописях говорится, что через три года после возвращения Игорь женил сына на дочери Рюрика.
1979
художник
Длинная улица пригорода. Где тут дом с журавлем и фигурками?
Горбылевые заборы расступаются, перед нами палисадничек в метр высотой. Он сплошь из одинаковых гипсовых пионеров. Белые, золоченые, раскрашенные под натуру, они отдают честь и нехорошо склабятся. Над крышей дома – аист в гнезде, тоже как настоящий. За коваными воротцами огромная зеленая лягушка, под разинутым ртом на брюхе: ПОЧТОВЫЙ ЯЩИК. За лягушкой черный крылатый дракон, из огнедышащей пасти – водопроводный кран.
В овалах между окнами четыре головы. Старушечья – в мелких морщинках теряются мельчайшие черты лица: ГОРЕ. Мужская с жесткими пучками волос, неприятно вытянутая: НЕДОУМЕНИЕ. Стариковская, тучная, запрокинутая, с раскрытым ртом, из которого вываливается толстый язык: ДОВОЛЬСТВО. Необыкновенно прекрасная, с правильнейшими чертами и залихватскими усиками: без подписи.
Из-за колонн портика с бьющейся на ветру скакалкой показалась девочка – чуть не спросили, дома ли хозяин, – гипсовую, раскрашенную. Такого же рода собака лежала на крыльце, неизвестно какого – в конуре. Из дверей нам навстречу вышел коротконогий человек с необыкновенно прекрасными чертами лица и залихватскими усиками.
Мы спустились на три ступеньки вниз, в мастерскую. В ней было так много работ, что в яркий день окон в стене и потолке не хватало. Полукругом на высоковатых каннелированных колоннах стояли бюсты: Гостовский Ленин. Хозяин, молодой, прекрасный, задумчивый, правая рука изящно уперлась в щеку, с левой на указательном пальце свисает настоящая палитра: МЫСЛЬ ПРЕРВАЛА РАБОТУ. Еще один такой же Ленин. Хозяин с перекошенным лицом и подвязанной челюстью: АХ, КАК БОЛЯТ ЗУБЫ! Опять Ленин. Снова хозяин, сияющий, с галстуком-бабочкой: ЗУБЫ ПРОШЛИ! Новый Ленин. Ощерившийся пионер с книгой: ЖАЖДА ЗНАНИЙ. Последний Ленин. В углу на железной офицерской раскладушке первой мировой войны под суконным походным одеялом – белый хозяин, но волосы почему-то рыжие, хотя в натуре – как смоль. К одеялу английской булавкой бумажка: УСНУЛ ВЕЧНЫМ СНОМ.
– Смотрите, как натурально, это я ведь не сплю, это я мертвый. Говорят, смерть это плохо, а я знаю, смерть – хорошо. Я в горбольнице лежал. Там один старичок так мучился. А потом говорит: – Знаешь, мне полегчало. Ничего уже не болит. Ты рассказывай, рассказывай, а я закрою глаза. – После я вышел. Вернулся – гляжу – у дверей дочь его плачет: – Отец умер. – Как же умер? Ему так хорошо было. – Смерть это хорошо. Посмотрите, как я Толстого изобразил. Так трудно было глаза написать, чтобы вышло натурально.
Лукавил он или заблуждался – Толстой был Крамского. Вдоль всех стен и у скульптур стояли, лежали, висели портреты неизвестных лиц, сухая кисть, как передовики животноводства: хозяин ездил по селам и работал на рынок по фотографиям. Но и живопись была не вся ординарна. На оливково-лиловом холсте дряхлый крестьянин и смерть держали по стакану красного вина: ВЕРНЫЕ ДРУЗЯ (без мягкого знака). Жениховского вида хозяин во фраке и смерть в фате, у обоих в руке по свече. Весь фон – стихи со множеством отклонений от русской грамматики, смысл: СОЮЗ НАВЕК.
На подоконнике – глобус, увенчанный пирамидкой черепов. Рядом такая же пирамида из черепов покрупнее. На столе череп – гипсовый? настоящий? Все в мастерской реально до нестерпимости, только линии бюстов, портретов, картин – жестче, намного жестче, чем бывает в природе. И всё это скалит зубы, ухмыляется, подмигивает. Хотелось скорей на улицу, но мой спутник не торопился, ибо видел меньше меня: он был занят фотографированием. А хозяин совал
