Альбом для марок - Андрей Яковлевич Сергеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знаменитый художник назавтра выслушал мой рассказ нервно. Оказалось, они вместе учились в бухарестской академии. Уже тогда к поставленным натюрмортам пририсовывались черепа. Юноша подавал надежды, но цыганская душа увела его в сторону. Неофициальный художник, он богаче любого собрата в Кишиневе.
– Знаете, так неловко, он все зовет посмотреть новое, а я никак не выберусь. Сына у него отобрали: говорят, воспитывал в религиозном духе. Не верится…
1970-е
югороссы
1
Старичок в шортиках, маленький, как мальчик, но переломленный в пояснице и при галстуке бабочкой и в белой сорочке времен Франца-Иосифа:
– Сейчас в нашу сторону ни одна собака не брехнет. Даже наоборот. На собрании говорили, что в Благотворительном обществе думали только о своей выгоде. Я хотел выступить, но это было бы в диссонансе, а я лоялен.
Мы издавали марксистскую литературу и в газете критиковали политику. Конечно, это не угрожало нашей экзистенции. Тогда правительство не было защищено законом, как теперь. Вас интересует наша история?
Русины это по-древнеславянски – русские. За убийство грека – такая пеня, за убийство русина – такая.
Унию мы приняли в семнадцатом веке. До этого православные священники значились крепостными. Веками возили навоз. А нунций предложил признать власть папы в обмен на гражданские права. Служба и обряды сохранялись.
В четырнадцатом году перед русским наступлением австрияки вывезли всю русскую интеллигенцию Галиции и Закарпатья в Талергоф. Там погибло сорок тысяч человек, цвет народа. Во Львове есть могила Неизвестного талергофца.
Львов – русский город, не имеет отношения к полякам и украинцам. Там был самый древний научно-исследовательский институт на Руси – Ставропигий. На другой день после прихода Красной армии его закрыли. Весь архив погиб. Послухайте меня, что из того, что это духовное учреждение? Надо что-то делать. Может быть, вы поможете? Здание сохранилось, я в прошлом году сделал фотографию.
В день освобождения я по развалинам моста перешел на ту сторону в ратушу и как старший по званию принял власть на себя. Я послал телеграмму Сталину, чтобы нас присоединили к России. Назавтра ко мне пришли из командования фронтом два генерала и полковник. Полковник Брежнев. Я ему заявил, что мы русские и хотим быть в России. Он сказал, что нас освободили в составе Чехословакии, но пожелания народа учтут.
Мы назначили городской митинг на площади, но шел снег, и с гор стреляли немцы. Тогда мы собрали своих в кинотеатре и послали письмо Сталину со многими подписями.
Приехал Свобо́да, говорит:
– Что вы делаете?
Я ему заявляю:
– Теперь уже поздно. Вы нарушили обязательства. Президент Маса́рик говорил, что чехи берут Подкарпатскую Русь на сохранение и отдадут ее, когда Россия будет великой.
С тех пор я в Чехословакии не бывал…
И что же? Нас обидели. У меня отобрали второй этаж, пропала библиотека. Молодежи велят называть себя украинцами. Но Украина – наш враг, про́шу вас, это же креатура Германии. В тридцать девятом в Хусте было правительство Августина Волошина. Сталин про него отнесся, что моська хочет присоединить к себе слона, советскую Украину. Я тогда от ужгородского правительства летал в Братиславу договариваться о демаркации границы. Но тут пришли венгры. Что венгры? Венгры меня не интересуют. Про́шу вас. Нужно создать на Украине русскую национальную организацию. Наше спасение – в союзе с Крымом!
…С большого портрета за спиной хозяина на нас смотрел красавец адвокат времен Франца-Иосифа с усиками и в визитке.
1973
2
Потертые рукава, застиранные манжеты. Сухие костяшки пальцев барабанят в двери каплицы:
– Откройте! Здесь люди из Москвы. Скажите, это я́ прошу!
Сквозь каплицу направо – в Ренессанс маленькой Успенской церкви.
– Обратите внимание – витражи нежные, не грубые. Венская работа девятнадцатого века.
Неуловимые рассуждения о тонкости:
– Animus, не anima – дух, не душа.
Во дворе – на башню Корнякта:
– Винкельман писал, в настоящем искусстве должно быть тихое величие и шляхетная простота.
Из подмышки – самодельная папочка с завязками. Конверт наготове с адресом на машинке. Аккуратные копии старых рисунков:
– Пара́цельс, “Гербариум”. Рисо́вник у него был хороший – лучше фотографии. Это для аптеки – вы не посещали? Первая аптека на русских тере́нах. Аптекарь был немец, но человек с большим сердцем. Как потом Иосиф Второй – последний гуманист. Закрыл семнадцать монастырей, начал школы, отменил панщину. Иезуиты его отравили. И представьте себе, чем сейчас похвалились! Триста лет университету! Так это же иезуитский коллегиум!
Уния не удалась. Хотели на латинке печатать – уже поздно. Катедра православная, никакую ябеду не бросишь. Швайпольт Фиоль за сто лет до Федорова русские книги печатал – пять книг: “Октоих”, “Осьмигласник”, “Часослов”, “Триодь цветная”, “Триодь постная”. И тексты не в Москве брал, свои нашлись, в Перемышле.
Ну про́шу вас, без префаций, это же всем известно. Конечно, Федоров был иезуит – кто еще? И Скорина. И оба нехорошо кончили. Федоров здесь погребен, у Онуфрия, но могила затеряна. Увы, сам Гутенберг нехорошо кончил – как великие люди, – как Есенин, как Маяковский. Да-да, Пара́цельс был немец. Сами тогда сделали крик, что читает лекции на варварском языке. Но на варварском языке не написали бы Лессинг, Гердер, Гёте, Шекспир – простите, Шиллер. И Коперник в Болонье сам записал, что немец – зачем ему было врать. Мы тогда еще вместе были. Это потом немцев – славян повро́знили.
Поляки хотят Коперника захватить. Поляки всегда ищут родину, где ее нет. За это они и Жеромского не очень-то любят. У него лучше, чем “Гайдамаки”, лучше, чем “Тарас Бульба”:
– Я хочу построить новую Польшу на гранитном фундаменте. – Ты хочешь построить новую Польшу на земле, пропитанной русской кровью.
Польша это как человек с большим животом вперед – проглотил столько, сколько не может стравить.
В музее вы видели – хитро, чтобы поляков не дразнить: “Вид Львова, XVII век”. Там же прямо на гравюре Leopolis Metropolis Rutheniae Meridionalis – Львов столица Южной России. Ruthenia Meridionalis, Ruthenia Rubra, Червоная Русь. Галиция – от слова “гальс”, “галлос”, по-гречески – соль. Солекопни здесь великие. Тогда прямо говорили: во Львове земля русска, улицы польски, камени́цы жидовски.
Жиды, скажу вам, это мировая потуга. Они на бру́тах зарабатывали. Но надо вам знать, что среди них были благородные люди. Возьмите, Шаф! Этим не надо шутить…
Да-да-да! Это же и есть Ставропигий! В тридцать девятом году я шел на работу в девять часов утра. Видел, как приехали грузовики. В час дня я шел обратно – уже ничего не осталось.
