Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

вашего согласия и подписания необходимых документов, на счет компании сразу же будут перечислены денежные средства, – намереваясь поскорее избавиться он несговорчивых заемщиков, торопливо проговорил один из парней.

Но Зубов не унимался.

– Мы же о самом главном не говорили, о процентной ставке! – воскликнул он.

– Ну, она обычная в таких случаях и составляет пятнадцать процентов.

– Это конечная цифра? – недоверчиво спросила Людмила Петровна.

– Не совсем, добавляется кое-какая мелочь.

– Так вы уж говорите все, Денис Александрович! – погрозил пальцем натруженной за годы работы в строительстве руки генеральный директор.

– Добавляются комиссионные, проценты за банковское обслуживание.

– Так мы же работаем с вашим банком, зачем открытие нового счета?

– Но на кредитную сумму открывается отдельный счет.

– Зачем?

– Алексей Николаевич, это банковские правила, догма, они не обсуждаются.

– Так какой же все-таки окончательный процент по кредиту, Денис Александрович? Говорите же наконец! – вскочил из-за стола генеральный директор.

– Со всеми мелочами примерно семнадцать процентов. Извините.

С этими словами молодой человек бесшумно выскользнул из помещения по какой-то неотложной надобности. За ним поспешил и второй. Ну, прямо как Бобчинский и Добчинский, – подумал Алексей Николаевич. В комнате установилась тишина, через которую только сейчас отчетливо просочились прежде незамеченные запахи пыльной бумаги, тяжелой мужской туалетной воды и остатков еды.

Алексей Николаевич от омерзения передернул плечами, прошелся по комнатке и повернулся к окну.

– Слушай, Людмила Петровна, ну что за погода! Опять пошел дождь.

– Дождь? А при чем дождь, Алексей Николаевич? – встрепенулась женщина.

– Я говорю, на улице идет дождь.

– Прости, не поняла, я еще не отошла от нашего разговора за овальным столом.

– Да какой это разговор? Это нас с тобой, как котят, носом тыкали два пацана, они нам ведь в дети годятся. Не пойму, то ли им не очень хочется давать нам кредит, то ли поглумиться хотят над нами, отставшими от финансово-технического прогресса.

– Похоже, и то, и другое. А главное, ведь всё в удовольствие этим деятелям.

В комнату вернулся Денис Александрович.

– У вас будут еще ко мне вопросы? – спросил он тоном хозяина, ждущего ухода нежеланных гостей.

Алексей Николаевич молча подал бланки пропуска. Молодой человек с облегчением подписал их и радостно шлепнул штампы.

– Вы думайте, как только будете готовы, свяжитесь с отделением нашего банка.

– Хорошо, Денис Александрович. А можно вопрос не по теме?

– Конечно, постараюсь ответить, если смогу.

– Мне показалось, что вы и ваш коллега не хотите удовлетворить нашу заявку на кредит.

Денис Александрович в первый раз прямо посмотрел в глаза директора, неуверенно пожал плечами. Зачем-то махнул рукой, словно споря с кем-то, и как выдохнул:

– Хотите честно, Алексей Николаевич? Мое мнение?

– Конечно, хочу.

– Я твердо уверен, что кредитовать строительные организации, у которых меньше четырех проектов в портфеле, банку не интересно. Это мелочь. Это лишний труд.

– Но у нас же либеральная экономика, Денис Александрович, вернее, такую мы стараемся построить с упором на средний и малый бизнес. Ведь понятно, что без кредитов ни один застройщик развиваться не может.

– Вы задали мне вопрос, я честно ответил. В строительстве не должно быть мелких и средних организаций-застройщиков. Только крупные! А остальные должны или уйти на покой, или объединяться с другими. А давать кредит или не давать, решаю не я, а руководство. Моя задача донести до вас банковские правила. И я, кажется, донес. Извините, мне пора. – Не подав руки и приняв прежний вид панцирного существа, типичный представитель «нашего будущего» повернулся к просителям спиной и зашагал в противоположном от них направлении. Он шел по коридору твердой походкой человека, абсолютно уверенного в своей правоте.

– Ну что, Людмила Петровна, пойдемте докладывать председателю Совета про банковские правила. Думаю, они не придутся ему по душе.

Главный бухгалтер отреагировала вяло, она словно потерялась, ссутулилась, ее оптимизм исчез, казалось, она поняла свою профессиональную беспомощность перед новым, жестоким, прагматичным миром, в котором есть место Закону, но нет понятия Милосердие.

Стареющая женщина знала, что необходима предприятию для подготовки бухгалтерских отчетов, выведения статистических результатов. Но сегодня эта необходимость показалась ей ненужной, устаревшей, чем-то из далекого прошлого. От этого осознания или от чего-то другого в голове у нее появилась колющая боль, которой она так боялась, так как не могла справиться с ней ни одним из имеющихся у нее лекарств. Помогали только отдых и душевный покой. Поскорей бы на улицу выбраться, скорей бы уйти, не видеть этот банк, этих лощеных лицемеров. Скорей бы!

* * *

На другой день Антон Анатольевич внимательно выслушал рассказ генерального директора. Удивительно было то, что председатель ни разу не перебил, не переспросил Алексея Николаевича. Его известной привычкой было перебивать любого, не делая уважения ни возрасту, ни должности. Манера «начальствовать» в жизни и на работе приносила ему порой плохие плоды.

Но сегодня, даже когда Алексей Николаевич замолчал, председатель не заговорил, но, сутулясь, несколько раз прошелся по кабинету, вздыхая, не глядя на собеседника.

«Что это с ним? Неужели я так его расстроил? Да ничего вроде не сказал трагического», – следя за передвижениями председателя, подумал генеральный.

Тот словно услышал мысли Зубова, подошел к нему вплотную.

– Говоришь, мое поручительство – догма, необходимый атрибут банковских правил, – и, не дожидаясь ответа, заорал: – Сволочи они, забыли, как несколько лет назад спасали их всем миром, забыли, что жируют на наши деньги, забыли, что мы с первого дня с ними, что в новой жизни учреждали их! Стервятники, понастроили новейших зданий по всему городу, разводят людей как лохов! Поручительство им дай! Правила у них такие! – тут председатель перешел на шипящий шепот. – Зажрались, решили, что все принадлежит им. Мелочи не хватает, решили через поручительство кое-какие мелочи отобрать. Вот им… – председатель слегка согнул ноги в коленях и стал показывать кукиш куда-то вверх, высовывая до невероятной длины большой палец.

– Антон Анатольевич, успокойтесь, пожалуйста.

– А ты меня не успокаивай, я не больной. Пошли они, знаешь, куда?!

– Знаю.

– Тогда оставь меня одного, дай мне подумать.

Зубов поспешно закрыл за собой дверь. В коридоре немного успокоился, но чувство отвращения, впервые появившееся от запаха в комнатке банка вчера, повторилось сегодня снова, причем оно казалось сильнее, непереносимее. Настоящая тошнота подкатила к горлу. И только выйдя на улицу и подставив лицо непрекращающемуся с утра дождю, Зубов почувствовал облегчение. Дождь показался ему тем милосердным средством, которое смывает не только следы на асфальте, но и следы человеческих обид с души.

На другой день, не успев еще снять плащ, он увидел председателя, заходившего в его кабинет.

– Здравствуй, Алексей Николаевич.

– Здравствуйте, Антон Анатольевич.

– Ты помнишь Владимира Павловича Бубнова?

– Не только помню, но и знаю, мы иногда перезваниваемся, поздравляем друг друга по праздникам.

– Так ты, выходит, знал, что он первый заместитель председателя правления Городского банка?

– Знал, конечно.

– А чего молчал?

– А что я должен был сказать?

– А то, что его банк готов дать нам кредит, без всяких крючков и загогулин.

– Здорово, если так!

– Здорово-то, здорово, но мне приходится во все влезать