NWT. Три путешествия по канадской Арктике - Виктор Ильич Боярский

устало поднимая свою остроухую голову, когда они, заигравшись проносились особенно близко к ней. Все остальные псы, которые весь день сегодня шли по тяжелому, рыхлому снегу, сильно устали и спали, уютно свернувшись клубочками, благо что безветренная и относительно теплая (минус 25 градусов) погода позволяла им в известной мере расслабиться, ведь могло быть гораздо хуже, например минус тридцать с ветром!

Состоялся сеанс радиосвязи, причем все прошло довольно удачно. Ульрик поговорил со своей женой, которая находилась в Йеллоунайфе и принимала информацию от нас для передачи в прессу.

Сегодня на ужин я приготовил мясо, сдобрив его таким количеством специй, что хватило бы, наверное, на двойную порцию. С мясом-то у меня получилось нормально, а вот с японской лапшой соба я перемудрил и опять, как в некоторые «черные» для кулинарии дни в предыдущих экспедициях, получил из вполне съедобного продукта нечто наподобие клея. Придется, пользуясь случаем, попросить Такако, чтобы она показала рецепт приготовления этого загадочного японского макаронного блюда.

Среди ночи я внезапно проснулся от мысли, что оставленный на нашем импровизированном столе будильник не сработает, как ему положено, утром, потому что батарейки его наверняка замерзнут при таком морозе. В темноте я надел на руку часы, и сон тут же как будто той же рукой и сняло. Узнать, сколько времени, мне не удалось – в палатке было совершенно темно. Ну, думаю, пока полежу – кромешная темнота как-то успокаивала.

За стеной палатки послышались шаги, и я подумал, что это, наверное, Мартин пошел на утренние протокольные мероприятия – обычно он с британской пунктуальностью приступал к ним ровно в 6 часов. Я тоже встал и запустил примус, чтобы посмотреть, сколько времени. Стрелки часов согревшегося на моей руке и потому благосклонно настроенного будильника показали только двадцать минут шестого. Однако примус уже гудел, потихоньку наполняя палатку волшебным теплом.

Я выбрался наружу: пасмурно, тишина, только снежок тихонько шуршит, невесомо касаясь натянутой ткани палатки. Было очень холодно, и я забрался в палатку с надеждой немного погреться – увы, примус погас. Решив разобраться с примусом с утра, я без особого удовольствия забрался в остывший мешок. Только я успел устроиться поудобнее и покомпактнее, чтобы согреться, как сработал коварный будильник. Похоже, ничто его не берет – ни холод, ни тряска в нартах, ни падения, ни удары. Мне подумалось, что секрет его железного здоровья и выносливости заключается в той постоянной подпитке положительными эмоциями, которые, несомненно, переполняют его всякий раз, когда он наблюдает за рождающейся в неравной борьбе со сном жизнью нового разбуженного им дня.

Причина утренней забастовки примуса была тривиальной – кончилось топливо. Обычно я стараюсь дозаправлять его вечером, перед отходом ко сну, чтобы не заниматься этой в высшей степени отрезвляющей процедурой утром в остывшей до космического холода палатке. Вчера мне показалось, что топлива в нем еще достаточно, но, к сожалению, я ошибся.

Заправленный примус заработал очень энергично (было похоже, что ему и самому захотелось погреться). На этот раз жесткого режима экономии топлива, с какой-то фатальной неизбежностью проводимого предводителем в предыдущих экспедициях, у нас не было, а все потому, что расчетами необходимого нам его количества занимался Ульрик, который сам был не прочь лишний раз погреться (да и кто, собственно, был бы прочь?!), и потому примус работал изо всех своих сил и конфорок. Теперь мы могли греться и заодно сушить все, что подмокло, – в общем, можно было наслаждаться жизнью, насколько это позволительно в наших условиях.

Весь сегодняшний день предводитель с Джулией тащились в аръегарде. После обеда вместо нас вперед вышла упряжка Мартина, и Такако, шедшая с ним в паре, лидировала на лыжах примерно два с половиной часа. Надо сказать, что шла она достаточно уверенно, энергично работая несколько короткими для нее, на мой взгляд, лыжными палками. Только один раз она сбилась с пути: потеряв русло реки, она свернула и двинулась в гору. Мы вовремя вмешались, и процесс продолжился в правильном направлении.

Чем больше я наблюдал за работой Такако и Джулии в экспедиции, тем меньше у меня оставалось сомнений в том, что они не станут для на обузой, постоянно взывая к помощи представителей традиционно считающегося сильным пола. Они ничуть не медленнее нас и совершенно самостоятельно справлялись с установкой и съемом лагеря, поддерживали темп движения, не жаловались на холод, да и по вечерам, после изнурительного перехода чувствовали себя несколько бодрее все тех же представителей. Во всяком случае, об этом свидетельствовал смех, часто доносившийся по вечерам из их палатки. Однако сегодня самое сильное впечатление произвела на меня их работа по фото- и видеосъемкам. В то время как все наши устремления (мои уж точно!) после установки палаток были направлены на скорейшее завершение всех наружных работ и вкушение плотного ужина под защитой тепла спасительного примуса, Джулия и Такако – одна с камерой, другая с фотоаппаратом, работая практически без рукавиц, занимались съемками, совершенно не считаясь ни с ветром, ни с холодом. Я бы так, наверное, не смог!

Теперь мне и впрямь стало казаться, что команда наша, несмотря на столь разномастный состав, может состояться. Дело оставалось за небольшим – настроить всех на командную волну и вернуть к сложившимся реалиям далеко ушедшего в себя предводителя. Себя я считал уже вполне настроившимся!

Вновь, как и вчера, остановились на льду реки, выбрав участок покрытый толстым слоем снега, чтобы и собакам, и нам было потеплее спать.

15 апреля

Все обжигает, как огнем

Холодным и каленым.

Бог с ним совсем, с календарем.

Не сделать, если не соврешь,

Фортуну благосклонной.

Минус 32 градуса! Между тем по календарю уже середина весны, но, похоже, помимо Юлианского и Григорианского календарей, еще существует и некий Канадский, причем если за четыре с небольшим века расхождение по времени между Юлианским и Григорианским календарями не набрало и двух недель, то Канадский, на мой взгляд, отставал от них обоих, по меньшей мере, на месяц!

Что делать, никто не знает, а даже если бы и знал, что толку от этого! Ведь единственным и радикальным спасением от холода было смещение маршрута экспедиции к югу градусов на тридцать широты! Там вроде бы и каноэ наши получше и поуместнее смотрелись. Однако каждому свое, ведь мы сознательно отнесли себя к той части человечества, которой, по мнению Рассмусена, необходимы для счастья только две вещи – собаки и снег! Исходя из этого мы должны были пребывать в