Тридцать три урода. Сборник - Лидия Зиновьева-Аннибал

Танечка (подходит к ней и берет ее руку). Оленька, зачем?

Матюша (весь вздрагивает, бежит к ней, берет обе ее руки и ведет к своей скамейке, возле кресла Ольги). Сюда, Танечка, сядь со мной. Вот… (Ко всем.) Моя голубка, маленькая голубка с большою любовью… Я ее убил!

Ольга. Великолепно. Нет, правда, этот корабль занятен, почти сказочен. (Смеется.) Я совсем забыла сон. Танечка, здесь приказ отдан раскрывать сердца; так уж ты поверь нам, за что его любишь.

Таня (долго молчит. Потом, умоляя). Оленька, оставьте.

Матюша (бешено к Ольге). Оставьте это. (Ко всем.) Я всем скажу. Мне все равно. Все, все, все равно! Да, вы правы, молодой человек. Надо раскрыть сердца.

Аглая (тихо). Много огня задушено в закрытых сердцах.

Матюша. Да, я пожалел свою голубку! Глядите, какие у нее большие безответные глаза!

Аглая (так же). Много в жизни обиды и одиночества, напрасных мук и неизбежных.

Матюша (к Аглае, загораясь). Вы хорошо говорите. В вашем сердце, наверное, правда. Но вы и знать не можете, сколько в нашем мире обид, напраслин и как одинок актер. Вот и погибаешь!

Ольга (холодно и назидательно). Те погибают, кто себя к тому предназначил.

Матюша (одним грузным движением весь поворачивается к ней, отталкивая Танечку за своей спиной к самому краю скамеечки. К Ольге, в восторженном отчаянии). Olga, Olga, — quanto mi costi![95]

Глядит на нее, как завороженный.

Аглая. Танечка, это вы вчера пели в столовой, там внизу, вчера вечером?

Танечка. У нас вчера была репетиция. Наш маэстро созвал нас всех. Только Оленька не пела.

Матюша (с гордостью и не отнимая взгляда от Ольги). Ольга — наша примадонна. Маэстро перед нею… вот…

Делает свой широкий жест приношения руками.

Аглая (к Тане). Я, Танечка, вас сейчас по голосу признала, хотя и не видела вчера. У вас голос, как звездочка высоко ночью!

Ваня (как бы радуясь воспоминанию, жарко). Ты, Аглаечка, вчера мне прямо в ухо сказала: «Ванечка, вон там за стеной жаворонок, слышишь, жаворонок в синеве!»

Хватает ее руку и целует ее.

Аглая (смеется ласково). Да, да, и жаворонок, и звездочка.

Ольга. Жаворонку милосердный спаситель крыло пришиб. Не взлетит птичка.

Матюша (ко всем, указывая широким жестом на Ольгу). Когда она запоет, черпнет в самую затаенную твою глубину — и свивает, свивает… Умираешь от боли и блаженства!

Таня (тихо). Ольга, Ольга, вы слишком хорошо пели.

Ольга. Когда я пою, время и дыхание стоят, когда кончу — все дохнут.

Аглая. Хорошо такой голос! Свивай, голос, в одно легкое горение — хоровод любви!

Ольга (запальчиво). Ах, знаете, ваше горение нелегко. Ваш хоровод любви шумен. Мне кажется, он дымит и трещит, как сырой валежник Вы и теперь только потому не кричите свои слова, что они слишком жгут и душат вас внутри. Вы их от боли почти шепчете. Слушайте, вы огнепоклонница?

Яша (дико). Да! да!

Ваня. И я. Так Пей, Аглая!

Аглая (пьет. К Ольге). Да, да, вы правы. Мне трудно не кричать свои слова. Но еще больше мне хочется их петь. Ах, если бы умела! Знаете, этот гимн к Радости? Помните этот блаженный ритм симфонии? (Напевает.)

Входим мы в твою обитель,Опьяненные Огнем!{144}

Ольга (про себя). Варвар выдумал Симфонию.

Аглая (продолжая свою мысль). Да, да, вы правы! Оно при мне, мое зовущее воление к лучшему, нежели наша жизнь. Это все равно — песней, стоном или диким криком — ах, если бы они соединились, все воления, в один братский порыв! И… вдруг… все стало бы иное…

Ольга. Надежды шумны!

Аглая. Да, да, конечно. Но душа шумной надеждой живет. Только, слушайте, я не досказала: есть еще где-то глубже души и глубже воления надежд — Молчание. И мое молчание тоже при мне. В моем молчании нет ни да, ни нет. Дух идет со всем творением — и что знает, и что будет — того не скажет душе. Покорность Веры — мое Молчание.

Ваня (дико). Эй, взлетим! Довольно к земле прикладывался! Эй, что выйдет? К бесу землю! Пей, Яша, пей!

Ударяет звонко свой стакан о яшин, разбивает, наполняет себе новый и еще чокается. На корабле где-то ясный звон колокола. Проходит смена матросов. С лестницы подымается неслышными шагами и никем не замеченная Александра. Узкое, не стянутое в поясе платье паутинно-серого цвета висит с плеч до полу. Она лениво бредет вдоль борта, обходит мачту неслышно, все незамечаемая. То скрывается с части палубы, видимой зрителям, то появляется. Яша пьет и закашливается.

Ольга (через удушливый кашель Яши). Матюша, еще вина! Я чувствую утро. Какая тяжелая тоска!

Таня. Оленька, это оттого, что вы такая прекрасная, а любить не хотите. Вы только мучаете.

Матюша (не оглядываясь на Таню). Таня, Таня, за такою всюду пойдешь!.. на муки!

Ольга. Матюша, голубка-то ваша нынче человеческим голосом разговорилась.

Матюша. Ольга, я еще вам бутылку открою… (Открывает бутылку и наливает ей стакан.) Ну а мне вот другой напиток… (Пьет из круглой бутылки с узким горлышком.) Этот крепче. Мысль истребляет. (Пьет долгими глотками, бросает бутылку на пол, она катится далеко по палубе. Пьяным голосом Ольге.) Я вас люблю, холодный ключ моего взнесения! (Поворачивает голову через плечо, к Тане.) Умри.

Аглая. Таня, не бойтесь.

Слышен из-за занавески палубной каюты в рубке стон Анны.

Яша (к Тане). Ах, не бойтесь, пейте! Вам холодно.

Стон за занавесью повторяется.

Ваня (к Аглае). Ты дрожишь. Пей, Аглаечка, что с тобою? Опять?

Заглядывает ей в лицо, подносит фонарь к ее лицу.

Аглая (улыбается надорванно). Нет, нет, мне хорошо.

Таня. Матюша, мне холодно. (Робко трогает его сзади за плечо.) Согрей мои руки. Матюша, добренький!