Обратная сторона медали - Ольга Борискова

пульсация передалась ей. Он сдавил её тело, уткнулся носом в ложбинку меж её грудей и шумно, надрывисто задышал, слушая, как тяжело и быстро бьётся совсем рядом с ним её сердце. Руки её, обвившие его шею, обмякли, голова тяжело опустилась на его плечо. Алиса лежала в его руках, обессиленная, дрожащая, доверчивая, и ему было уже окончательно ясно, что другая ему не нужна. Её шумное, сбивчивое дыхание, её маленькое тело, её колотящееся сердце… Только она.

Алиса сидела, откинув голову на плечо Стефана. В надёжном коконе его рук было так уютно, что все прошлые, когда-либо испытанные ею переживания, казались очень далёкими. И всё же она знала, что ощущение это очень хрупко и обманчиво. Внешний мир никуда не делся, так же, как и переживания, вопросы, трудности, которые, увы, рано или поздно, но обязательно встанут перед ними. Пальцы его погладили её по животу, вокруг пупка, и Алиса тяжело вздохнула.

– А что дальше, Стефан? – спросила она, чуть повернувшись в его руках.

Он нежно коснулся губами её виска, поймал ладошку и сплёл их пальцы. Его тёплое дыхание оставило след нежности на её влажной щеке. Поцелуй в скулу, в уголок рта…

– Подожди, – тихо попросила она. Стефан не послушался. Поглаживая её под грудью, он прижался к ней губами и стал целовать – неспешно, но глубоко и так откровенно, что она мгновенно растворилась в этом поцелуе. Поцелуй со вкусом клубники и сладкого шампанского…

– Стефан, подожди. – Алиса всё же отстранилась. – Подожди… Я должна тебе кое-что сказать.

На этот раз спорить он не стал. Взгляд его сделался серьёзным и пристальным, в выражении лица появилась сосредоточенность. Если бы он так не смотрел на неё, говорить ей было бы куда проще. Но упрощать ей задачу в планы его, похоже, не входило. Что же…

– Я тебе наврала, – спокойно сказала она, глядя ему в глаза. – Всё это время я не предохранялась. Не использовала никаких контрацептивов.

– Ты беременна?

Она отрицательно покачала головой. Во взгляде её появилось ожидание и чуть заметная настороженность. Алиса ждала его реакции: негодования, недоверия, вопросов, предположений, но он спросил лишь:

– Тогда зачем?

Она ответила не сразу. В задумчивости потрогала стеклянную подставку ножки бокала, выбралась из кокона его объятий и, присев рядом, повернулась боком. Тронула кончиками пальцев спелые ягоды, убрала руку и снова посмотрела на Стефана.

– Знаешь… После Кореи я жила как будто по инерции. Такое странное чувство потерянности, неудовлетворённости… И тут появился ты. Всё как-то так получилось… Я подумала: почему бы и нет? Если уж так вышло…

– Но в итоге ничего не вышло. Так?

Ей показалось, что голос его стал жёстче, но взгляда она не отвела. Говорить правду, особенно тем, кого она пускала в свою жизнь, ей было всегда легче, чем врать или отмалчиваться. Отец говорил ей, что правда, какой бы она ни была, в конечном итоге оказывается тем единственным, что после не оставляет на языке горького послевкусия, а в душе гнетущего чувства ошибки, и у неё не было причин не верить этим словам. Даже сейчас она знала, что разговор этот, чем бы он в итоге ни закончился, правильный. Потому что начинать отношения с вранья – худшая из всех возможностей, особенно для неё самой.

– Так, – ответила она негромко, но уверенно. – Потом Япония… И хотя тогда всё тоже случилось внезапно, соврала я тебе вполне осознанно.

– И что ты хотела? – Он говорил всё так же спокойно, но что-то подсказывало Алисе, что за ровным голосом скрывается нечто большее. Он пытался вникнуть в суть её слов, прочесть между строчками, хотя на самом деле необходимости в этом не было, потому что утаивать от него она ничего не собиралась. – Чего ты хотела бы если… Что было бы если бы ребёнок…

– Если бы я забеременела?

– Да. Ты хотела привязать меня к себе?

– Я… Я не знаю… – искренне ответила она, чувствуя, как тают её последние оборонительные барьеры. – Вернее, нет… Не в этом смысле. Она прижала ладонь к лицу и тихонько застонала. – Ребёнок – это будущее. Я просто была бы не одна. – Сказав это, она сомкнула ладонь в кулак и, закрыв глаза, прижалась к нему губами. Волосы её завивались у висков, нагие плечи выглядывали из-под воды. Стефан взял её за локти, подтянул к себе и, крепко обняв, тихо сказал:

– Ты уже не одна. И больше никогда не будешь одна.

Его большая раскрытая ладонь легла ей на затылок, вторая опустилась меж хрупких лопаток. Ткнувшись ему в шею, Алиса тихо всхлипнула. Слёзы, странные, непонятные и абсолютно непрошенные, комом встали в горле, обожгли уголки глаз. В носу защипало, дыхание вырвалось из груди чем-то дрожащим, сбивчивым. Он превращал её в оголённый нерв, в ранимую беспомощную девочку. Он дарил ей чувство свободы и собственной значимости, будил её чувственность, её женское начало. Он прикасался к ней, и она терялась в этих касаниях, желая одного – чтобы он не покидал её. С ним она стала слишком: слишком открытой, слишком откровенной, слишком уязвимой.

– Я не знаю, почему так часто плачу рядом с тобой, – всхлипнула она и попыталась скрыть этот всхлип за тихим, рваным смешком. – Ты раздел меня… С тобой я как будто вечно-голая.

– Ты сейчас в самом деле голая, – сказал он, и Алиса почувствовала звучащую в его голосе улыбку.

Она подняла голову от его плеча. Ладонь его по-прежнему касалась её волос, и он, встретив её взгляд, улыбнулся уголками губ.

– Я ведь такая, какая есть, Стефан, – совсем тихо произнесла она. – Не лучше. И притворяться я не стану. В моей жизни было много такого, чем я не могу похвастаться, но оно было, и я об этом не жалею. Ты должен понимать это. Я не Лиза, Стефан, и никогда не стану такой, как она.

– Тебе не нужно становиться такой, как Лиза. – Глядя ей в глаза, выговорил он. – Лиза – это Лиза, а ты – это ты. И мне нужна ты. Не она, а ты. Такая, как ты есть. И я не хочу, чтобы ты думала о Лизе. Я уверен, о ней сегодня есть, кому подумать, помимо нас.