Галерея женщин - Теодор Драйзер

– Я был тебе интересен до тех пор, пока ты не решила, что можешь найти кого-то получше, – возмущался я. – А теперь, когда все позади и ты больше не нужна Стедериджу, ты думаешь, что можешь вернуться и снова продолжить общаться со мной как ни в чем не бывало. Не выйдет! С меня довольно! Мне нравится другая! А что касается Джоан, если я ей когда-нибудь понадоблюсь, то для нее я всегда буду рядом, но не для тебя, будь уверена!

Альбертина была потрясена. Ничего подобного! В этом плане ее ни одной минуты не интересовал Стедеридж, как и она его. Все было ради махинаций Фила.

– О, как ты жесток! – воскликнула она. И, бледная, она удалилась, не сказав больше ни слова.

Два месяца я не видел ее и не слышал о ней, за исключением нескольких упоминаний в светской хронике. Но все время думал, думал и думал. Ибо с течением времени, что вполне естественно, я очень привязался к Альбертине и ее миру. Дополнительную связь создавала и Джоан. Признаюсь, это случилось даже вопреки моему характеру. Бывали часы, когда я практически чувствовал, что Альбертина думает обо мне, потому что мы, несомненно, были внутренне очень близки.

Потом однажды, когда наступила весна и Миллертоны вскоре должны были уехать за город, раздался телефонный звонок. Это была Альбертина. Может ли она поговорить со мной минутку? Злюсь ли я на нее до сих пор? Может, хватит? Ну пожалуйста! Она так скучает без меня. За последние два месяца она несколько раз звонила, но меня не было дома. Здоров ли я? Не хочу ли я услышать новости если не про нее, то хотя бы про Джоан? Может ли Альбертина меня навестить? Или я сам зайду к ней? И пожалуйста, не надо злиться! Разве за это время у меня не было других девушек? И разве она жаловалась? А если она немного пофлиртовала, то неужели это что-то меняет? Она никогда меня по-настоящему не забывала. И сейчас ей очень грустно. Почему нам нельзя быть друзьями? Собственно говоря, одна из причин ее звонка – болезнь Джоан. Девочка действительно больна, у нее скарлатина. Ее, конечно, изолировали в другой части дома, лечат самые лучшие врачи, и пока нет никакой серьезной опасности, однако…

– Не сможешь ли ты заглянуть к нам ненадолго, дорогой? Мне так хочется тебя увидеть.

Я услышал ее голос и понял, что прежняя Альби вернулась, не говоря уж о Джоан. Поэтому, сказав «да, конечно», я поехал. Альби тепло поздоровалась со мной и показала Джоан со всеми предосторожностями (именно так, как велел доктор), а потом пригласила остаться на ужин или, по крайней мере, подождать прихода Фила и поздороваться с ним.

– Он так часто о тебе спрашивает. Почему бы тебе не подождать?

Все же я ушел, не сделав ни того ни другого, однако пообещал у них бывать – так восстановились наши прежние отношения.

Ибо хоть я и говорил себе, что никогда больше не буду испытывать физического влечения к Альби (так и было в течение последующего года), оставалась сопутствующая ему дружба, которая связывала нас и удерживала вместе. В то же время мои чувства к ней напоминали отношение к матери или к сестре. Правда, иногда появлялось прежнее желание, но я все чаще ему не поддавался по причине более свежих и ярких увлечений. Признаюсь, позднее случались периоды – спустя немало лет, – когда год от года я все меньше виделся с Альби или с Джоан.

Но до этих урезанных и более или менее бесцветных периодов случались такие же приятные часы, как раньше, проведенные вместе с Альби, Филом и Джоан, встречи в выходные, концерты, оперы, ужины, обеды с Альби и ее друзьями. Потому что Фил, как всегда, был поглощен коммерческими проектами и в свое отсутствие с удовольствием предоставлял мне роль сопровождающего Альби, не желая тратить рабочее время – «брильянтовые часы для бизнеса», как он часто с иронией их называл. Однако, когда Фил оставался с нами, как в былые времена, он вновь заводил искренние и всегда откровенные разговоры, которые неизменно были любопытны для нас обоих, – о непомерно завышенных ценах и «кормушке», обеспеченной его бизнесом.

Но вскоре, лет через пять, случился настоящий ураган финансовых проблем, который, как мне кажется, возник именно из-за этого его веселого, языческого, чтобы не сказать легкомысленного отношения к делу. Как мне представлялось, он всегда абсолютно гениально справлялся с текущей работой. До разразившейся бури, о которой я собираюсь рассказать, Фил шел семимильными шагами к достижению финансового и социального благополучия. Все в мире искусства знали о его способностях, хотя не были осведомлены кое о каких удивительных и неординарных предприятиях.

Например, компания «Миллертон» организовывала, конечно за соответствующее вознаграждение, шикарные частные апартаменты для некоторых богатых и слегка нервозных клиентов, утративших счастье в семейной жизни и возжелавших более молодых красавиц для воплощения своей мечты. Да и самих красавиц можно было заказать, если надо. Кроме того, мультимиллионеры из других городов чувствовали, что им просто необходимо приехать в Нью-Йорк благодаря мыслям, которые им внушали люди, именно с этой целью «внедренные» Миллертоном в штат их компании.

И еще одна деталь. За дверью его заведения в закутке, закрытом со всех сторон и поэтому незаметном, сидела одна из его сообразительных помощниц, или, как он их называл, «умниц-разумниц» (всегда привлекательная молодая женщина), чья задача состояла в том, чтобы… Хотя подождите! Перед ней на столе лежала папка с фамилиями и номерами автомобилей всех исключительно богатых автовладельцев Америки. Между девушкой и внешним миром – только маленькое решетчатое окно, сквозь которое она смотрит на улицу. А теперь представьте: подъезжает внушительного вида автомобиль, останавливается, и из него выходит господин. Он нетороплив, так что «умница-разумница» успевает просмотреть картотеку и по номеру автомобиля найти имя владельца, а иногда и взглянуть на его фотографию. Тот ли самый богач пожаловал? Затем она звонит по телефону швейцару и управляющему: «Приехал Уильям Эйнсли Гей из Денвера». И тогда