Богатство - Майкл Корда

– Позвольте объяснить: вам что-нибудь говорит фамилия Уолден?

Гримм покачал головой, но взгляд его стал настороженным.

– Здесь полно Уолденов.

– Он был фермером. Вы вели юридические дела его семьи.

– Здесь все фермеры, мистер Букер. Я думаю, вы, вероятно, должны были обратиться к моему отцу.

– Вы – Элдридж Бартон Гримм?

– Младший. Папа умер месяц назад.

– Ясно. Прошу прощения, мистер Гримм…

– Барт.

– Барт, я представляю семью Баннермэнов в деле, которое связано с очень крупной суммой денег.

– А, – осторожно заметил Гримм. – Э т о т Уолден. Из-за девушки, с которой был Артур Баннермэн, когда умер? Мне следовало догадаться. Последнюю пару дней в городе полно людей, задающих о ней вопросы.

– Репортеров?

Гримм кивнул.

– Я ни с кем не разговаривал, вы понимаете. Это не мое дело. Однако, она привлекает много интереса. Один парень приезжал к папе незадолго до его смерти, хотел все о ней вызнать.

– Месяц назад?

– Кажется, два или три.

Букер гадал, кто же это мог быть, и зачем – ведь это было задолго до того, как имя Алексы стало общим достоянием.

– Репортер? – спросил он.

– Не знаю. Папа ни словом об этом не обмолвился. Мне он не показался похожим на репортера. Слишком хорошо одет. Скорее, юрист, или, может быть, частный детектив.

– И ваш отец не сказал, о чем они говорили?

– Ничего. Он все держал в себе. Такая у него была привычка. – Он пожал плечами, словно ему было неприятно признавать, что отец недостаточно делился с ним сведениями. – Такая у него была привычка, – грустно повторил он, затем резко вернулся к настоящему. – Итак, Баннермэн оставил ей какие-то деньги? Вы из-за этого приехали?

Букер заколебался.

– Возможно. Это зависит от множества причин.

Гримм удивленно встряхнул головой.

– Значит, малышка Лиззи Уолден, в конце концов, все-таки поймала удачу за хвост? – непонятно было, рад он или нет. – Она всегда верила, что сможет это сделать. А больше никто, насколько мне известно.

– Вы можете рассказать что-нибудь о ней?

Глаза Гримма сузились.

– Я могу рассчитывать на вознаграждение?

– Я думал, это ясно.

Гримм с тоской заглянул в пустой стакан.

– Позвольте, Марти, я угощу вас сэндвичем. Я расскажу, что могу.

Если Букер что и ненавидел, так это когда его называли "Марти", но за годы службы у Баннермэнов он узнал цену самообладанию.

– С удовольствием, Барт, – ответил он, стиснув зубы.

Букеру хотелось, чтоб он сумел сказать Роберту Баннермэну: "Копайся в грязи сам". Ему н р а в и л а с ь эта девушка, как ни трудно было в этом сознаться, он даже надеялся, что Гримм ничего ему не скажет. Хотя уже подозревал обратное. Потом он подумал о свей карьере, сравнительно с карьерой Гримма, о квартире на Бекман-Плейс, о "БМВ-635", стоящем в гараже, и о том легком пути ко всему, что Баннермэны в силах предложить верному исполнителю, который может в один прекрасный день стать мужем Сесилии – кресла в опере, приглашения на светские приемы, о которых большинство людей и мечтать не смеет, уик-энды в Кайаве, уважение в глазах собеседника, когда он говорил, что представляет семью Баннермэнов – и со вздохом сожаления он встал и надел плащ, чтобы выслушать Гримма за обещанным сэндвичем.

– Старик Уолден и мой папа были вот так, – сказал Гримм, крепко сцепив два ненаманикюренных пальца.

Они сидели в кабинке ресторана, напротив офиса Гримма в здании суда. Вдоль стойки виднелась шеренга широких спин в фланелевых рубашках. На вешалке красовались однотипные бейсбольные кепки. Мягкая шляпа Букера лежала там в гордом одиночестве. Он был единственным человеком в ресторане в темном костюме-тройке и белой рубашке.

– Конечно, на самом деле Уолден не был стар. За сорок, или около пятидесяти. Думаю, он просто к а з а л с я стариком, потому что ко всему относился очень серьезно. Во время платы по счетам пересчитывал каждый цент дважды. Говорил очень медленно, словно слова стоили денег. И мало. Молочные фермеры со временем становятся похожими на своих коров. Они ведь проводят с коровами времени больше, чем с людьми. В то же время он имел здесь некоторый вес. Его предки вели здесь хозяйство в течение двух поколений, и вели его хорошо. Они были не богатой семьей, но солидной, крепкой. Так что отца Лиззи уважали, но не любили, если вы понимаете, что я имею в виду.

Букр кивнул. Он понимал. Примерно то же самое можно было сказать о первых трех поколениях семьи Баннермэнов. Гримм пару раз куснул свой чизбургер. Он, казалось, был так доволен возможностью с кем-то поговорить, что Букер усомнился, в порядке ли его юридическая практика.

– Он круто обращался с детьми, – продолжал Гримм. – Или так говорил папа.

– Слишком круто?

– Здесь вам не Нью-Йорк. Фермеры ждут от детей, чтобы они умели крепко стоять на ногах. "Жалеешь розгу – портишь младенца" – вот местный рецепт для воспитания детей. Уолден держал сыновей в жесткой узде. Наверное, слишком жесткой, потому что все четверо при первой же возможности покинули дом.

– Вы вели их юридические дела?

Гримм вернулся к чизбургеру. Он брезгливо, без аппетита поклевал его, и Букера осенила безжалостная догадка: на самом деле Гримму хотелось выпить, а не есть.

– Нет, – коротко ответил он. Отложил чизбургер и мрачно взглянул на него. – Сказать по правде, Марти, юридический бизнес здесь в наши дни не слишком процветает. Фермеры терпят банкротство, молочную продукцию никто не покупает. Кто бы мог подумать, что наше собственное правительство заявит, что национальные молочные продукты не слишком хороши? Настали тяжелые времена.

– Тяжелые времена – обычно удачные времена для юристов.

– Только не здесь. К банкам не подступишься, у них свои собственные юристы. Кроме того, когда начинаешь заниматься подобного рода бизнесом, люди обижаются. Чертовски скоро клиентов не останется вовсе… Ладно, вы приехали сюда не для того, чтоб слушать мои стоны.

Букер дал понять, что пора возвращаться к делу.

– Девушка, – сказал он.

– Она была настоящей красоткой.

– Это я уже знаю.

– Конечно. У нас здесь в окрестностях много красивых девушек, – сказал Гримм так, словно девушки были местной сельскохозяйственной культурой. – Местная королева красоты пару лет назад дошла до полуфинального конкурса "Мисс Америка", но потом бросила эту любительщину и стала "Девушкой месяца" в "Плейбое". Так вот, Лиззи Уолден была другой. Мой папа говорил, что она напоминает ему Грету Гарбо, или то, как Гарбо должна была выглядеть девочкой. А е е папа испытывал перед ней нечто вроде благоговейного страха. Словно он высеял кукурузу, а среди нее выросла орхидея. Она была любимицей отца. Он был тверд, как скала, но не тогда, когда дело касалось ее.

– Он ее баловал?

– Нет, я бы так не сказал. Он был старомоден, из тех людей, что всегда называют свою жену "мать", и никогда не улыбнутся ей на людях, не говоря уж о том, чтоб обнять, но он буквально с ума сходил из-за девочки. Когда он вел свой трактор, она обычно сидела у него на коленях, он брал ее с собой, когда ездил за кормами. Они всегда были вместе, эти двое. Думаю, он бы и в школу ее не пустил, если бы мог, но он, конечно, был лютеранин, а не какой-нибудь религиозный психопат, таких у нас мало, поверьте, и в любом случае он понимал цену хорошему образованию. Папа говорил мне, что когда Лиззи впервые пошла в школу, это едва не разбило Уолдену сердце, настолько они были близки. Наверное, многие отцы так относятся к дочерям – у меня самого двое сыновей, так что я точно не знаю, но они это пересиливают. Уолден это не пересилил. А у вас есть дети?

Букер покачал головой. Гримм поднял брови, как бы намекая, что мужчина в сорок лет, не имеющий детей, или подозрителен, или жалок.

– Угу, – сказал он. – Полагаю, у вас в Нью-Йорке так принято… Во всяком случае, Лиззи не делала ничего того, что обычно делают подростки, так что она была не слишком популярна. Она не бегала на свидания, не имела близких друзей, не пыталась даже выкурить сигарету в туалете для девочек. После школы она сразу ехала домой, и каждый день отец поджидал ее рядом с почтовым ящиком. Он всегда старался, чтоб это выглядело непреднамеренно, если вы понимаете, что я имею в виду – как будто он с л у ч а й н о проезжал на своем пикапе мимо, когда останавливался школьный автобус. Обычно он ждал примерно в ста ярдах от остановки, следя, как она выходит из автобуса со своими учебниками, и притворяясь, будто, что-то ремонтирует или пиная шины грузовика, пока она шла к нему по грязной дороге.

– Вы, кажется, многое о ней знаете.

– Не совсем. Моя сестра на пару лет старше Лиззи, и училась в школе в то же время. Она нисколько не любила Лиззи. Считала ее воображалой.

– Итак, отец окружал ее чрезмерной заботой.

– Можно сказать и так.

– А что говорили люди?