Алмаз раджи (сборник) - Роберт Стивенсон

Компанию эту мало заботили условности. Одни хвастали гнусными поступками, заставившими их искать смерти, другие слушали их, не находя в этом ничего дурного. Здесь словно существовал молчаливый заговор против нравственности, и человек, переступавший порог странного клуба, пользовался привилегиями обитателя могилы. Они провозглашали тосты в память друг друга и в память уже состоявшихся замечательных самоубийств. Они сопоставляли и развивали различные точки зрения на смерть: кто утверждал, что со смертью настанет мрак и все раз и навсегда закончится, но были и такие, кто надеялся, что в ту же ночь воспарит к звездам и станет беседовать со всяческими умершими прежде знаменитостями.

– Выпьем же за вечную память барона Тренка, образцового самоубийцы! – воскликнул один из присутствующих. – Он вырвался из тесной тюрьмы в еще более тесную, чтобы затем обрести свободу!

– Что касается меня, – говорил другой, – то я ничего другого не желаю – только завязать глаза и заткнуть ватой уши. Вот только на этом свете не существует столь непроницаемой ваты…

Третий рассчитывал познать тайны жизни после смерти, а четвертый утверждал, что никогда не вступил бы в клуб, если б не был доведен до крайности верой в теорию Дарвина.

– Как можно жить с мыслью, – говорил этот замечательный самоубийца, – что ты произошел от обезьяны?

Несмотря ни на что, принц был разочарован и манерами, и содержанием бесед членов клуба.

«Не стоило, – думал он, – все это таких хлопот. Если человек решился покончить с собой – и на здоровье. Но веди себя при этом как джентльмен. Все эти велеречивые штуки и возня совершенно неуместны».

Между тем, полковник Джеральдин в это время предавался самым мрачным размышлениям. И клуб, и его устав все еще оставались для него загадкой, и он тщетно озирался вокруг в поисках того, кто мог бы его несколько успокоить. Наконец его взгляд остановился на пожилом паралитике в очках. Обнаружив, что тот совершенно спокоен, полковник обратился к президенту, озабоченно расхаживавшему по комнате, и попросил представить его господину на диване.

Президент пояснил, что в Клубе самоубийц подобные формальности совершенно излишни, однако представил мистера Хаммерсмита мистеру Мальтусу.

Мистер Мальтус с удивлением взглянул на полковника и затем предложил ему присесть рядом.

– Вы, я вижу, здесь новичок, – сказал он, – и желаете во всем разобраться, не так ли? Тогда вы не ошиблись, обратившись ко мне. Ведь прошло уже два года с тех пор, как я в первый раз переступил порог этого прелестного клуба.

Полковник вздохнул с облегчением. Если мистер Мальтус уже целых два года посещает этот притон, следовательно, принцу, по крайней мере, в первый же вечер, не грозит никакая опасность. С другой стороны, Джеральдин чувствовал себя озадаченным. Уж не мистификация ли вся эта затея!

– Как это может быть? – воскликнул он. – Два года! Я думал… Нет, я вижу, вы шутите, сэр.

– Ничего подобного, – с усмешкой ответил мистер Мальтус. – Но я нахожусь в исключительном положении. Я, в сущности, не самоубийца, а как бы почетный член клуба. Я редко бываю здесь, не чаще двух раз в месяц. Мое болезненное состояние и снисходительность господина президента позволяют мне пользоваться такими льготами, за которые я, впрочем, плачу весьма недешево. Кроме того, мне очень везет.

– Боюсь, – проговорил полковник, – что мне придется просить вас выражаться яснее. Не забывайте, что я совершенно не знаком с уставом и правилами клуба.

– Рядовой член, который, подобно вам, обращается сюда, желая обрести безболезненную кончину, – пояснил паралитик, – приходит сюда каждый вечер до тех пор, пока удача не улыбнется ему. Если у него нет ни гроша за душой, господин президент может предоставить ему скромное жилье и небольшое содержание. Никакой роскоши – иного, конечно, и ждать не приходится ввиду ничтожного вступительного взноса. А разве право пользоваться обществом президента малого стоит? Ведь это поистине блестящий человек!

– В самом деле? – удивился Джеральдин. – Однако у меня сложилось совершенно иное впечатление.

– Ах, вы просто еще не знаете этого человека – сказал мистер Мальтус. – Это удивительная личность! А какой рассказчик! Сколько цинизма! Он знает жизнь до мельчайших тонкостей и, между нами говоря, это самый прожженный негодяй, распутник и плут на свете.

– И он также, – спросил полковник, – подобно вам, прошу прощения, здесь величина постоянная?

– Ну разумеется, но только совсем в ином роде, чем я, – ответил мистер Мальтус. – Мне милостиво предоставлена отсрочка, но в конце концов я тоже отправлюсь туда, куда отправляются и все остальные. Но наш президент – вне игры. Он тасует и сдает карты и ведет дела клуба. Уверяю вас, дорогой мистер Хаммерсмит, это поистине гениальный человек. Вот уже три года, как он подвизается на своем полезном и, я бы сказал, артистическом поприще и до сих пор не навлек на себя ни тени подозрения. Вы наверняка помните историю, случившуюся полгода назад с человеком, случайно отравившимся в аптеке? Это один из его маленьких шедевров. Просто и совершенно безопасно! Чистая работа!

– Вы меня удивили, – сказал полковник. – Выходит, этот несчастный был одной… – он едва не произнес «из жертв», но вовремя опомнился и продолжал: – Одним из членов клуба? – В ту же минуту ему пришло в голову, что и сам мистер Мальтус вовсе не похож на человека, жаждущего отправиться в небытие, и он добавил: – И все же я ничего не понимаю. Вы сказали, он тасует и сдает карты? С какой же целью? И если вы сами не так уж стремитесь умереть, то зачем тогда приходите сюда?

– Вы и в самом деле ничего еще не понимаете, – живо откликнулся мистер Мальтус. – Дорогой сэр, это клуб сильных ощущений! Его атмосфера кружит голову сильнее самого крепкого вина. Если бы мое подорванное здоровье позволяло мне дольше переносить эти ощущения, я бывал бы здесь гораздо, гораздо чаще. Лишь мое недомогание и привычка к самому строгому режиму удерживают меня от излишеств в этом, скажем прямо, последнем из моих наслаждений. Я испытал все, сэр, – сказал он, слегка коснувшись плеча Джеральдина, – все без исключения. И уверяю вас, все это может показаться грубым и бессмысленным, и уж во всяком случае, не заслуживает хвалы. Люди играют в любовь. А я вам скажу, что любовь вовсе не самая сильная из человеческих страстей. Страх – могущественнейшая из страстей, и тому, кто хочет глубоко ощутить всю прелесть жизни, следует поиграть со страхом. Позавидуйте мне, сэр, – добавил он, – ведь я – величайший трус на свете!

Джеральдин с трудом подавил отвращение к этому жалкому человеку, однако продолжал расспросы: