Презумпция невиновности (СИ) - "feral brunette"

— Остановите эту боль! — взмолилась девушка. — Остановите кто-то эту боль! Я прошу вас!

На ней не было ни единого живого места, к которому можно было прикоснуться, чтобы не причинить смертельную боль. Она могла поклясться, что чувствовала, как кто-то по-живому резал ей бёдра, руки и грудь. Ледяные прикосновение лезвия ножа не давали ей возможности отключиться, а острые осколки стекла вспарывали живот. Гермиона сплёвывала слюну на пол, потому что та по вкусу напоминала ей горячую кровь.

— Это нельзя забыть! — кто-то прорывался к ней из недр души. — Открой глаза, Гермиона! Посмотри на меня!

Изношенное девичье сердце то и дело замирало от беспредельной боли. Гермионе казалось, что она проделала невероятно огромный путь, но по факту, она продолжала сидеть на полу у кровати, зарывшись в волосах. Каждая новая мысль, что всплывала в воспалённом сознании девушки, начинала терзать её с новой силой, хотя казалось, что больнее уже быть не могло.

Она горела заживо. Она переживала это уже не в первый раз.

В её венах уже давно не было крови, там была раскалённая лава, а Гермиона начинала в голове обратный отсчёт, перекрикивая чужие голоса.

Боль была настолько невыносимой, что заставляла ходить по тонкой черте между жизнью и смертью.

— Остановите эту боль! — она кричала, что было сил.

Комната внезапно залилась ярким нежно-голубым светом, а из Гермионы вырвалось какое-то облако. Заплаканные карие глаза не могли сфокусироваться на том, что это было, но силы в ней попросту закончились. Она провалилась в обыденную и тихую темноту, к которой уже успела привыкнуть.

Грейнджер лежала без сознания у кровати, пока её патронус преодолевал тысячи миль, чтобы добраться к тому человеку, у которого девушка так отчаянно просила помощи. Сила её боли была равна энергии тысячи солнц — равна тому, чтобы позвать на помощь, когда в твоих венах уже давно нет магии.

Она помнила этот кабинет при каждом из его прежних владельцев. Во времена Квирелла тут было мрачновато и как-то пыльно. Когда его занимал Локонс, стены были оклеены его портретами. Гермиона усмехнулась про себя, вспомнив о том, как все девушки Хогвартса таяли при виде самовлюбленного лжеца. Придя к Люпину, почти наверняка можно было увидеть какое-нибудь диковинное Тёмное существо в клетке или аквариуме. При самозванце, выдававшем себя за Грюма, кабинет был набит разнообразными инструментами и приспособлениями для раскрытия тайных козней.

И вот гриффиндорка стояла посреди пустого кабинета Защиты от Тёмных искусств, пока весь Хогвартс спал. Даже портреты перестали перешёптываться между собой, уйдя на покой до первых солнечных лучей.

— Доброй ночи, Гермиона, — у неё за спиной появился знакомый силуэт. — Я очень взволнован твоим письмом. Что случилось?

— Здравствуйте, профессор, — гриффиндорка медленно повернулась, но не решалась посмотреть в глаза мужчине. — Мне нужна Ваша помощь.

— Конечно. Что случилось?

Сердце громко забарабанило в груди, а ладони вспотели. Она начала сомневаться в том, что поступила правильно, когда решила написать письмо с просьбой о встрече Римусу, но больше никому не могла поведать о своей проблеме.

— Я больше не могу вызывать Патронус, — совсем тихо протянула Гермиона. — У меня просто не получается.

— У тебя что-то случилось? — Люпин сделал шаг к ней, но Грейнджер инстинктивно отпрянула назад. — Ты расскажешь мне?

— Нет. Я просто хочу знать, как можно снова вернуть свой Патронус.

— Самое светлое воспоминание…

— Нет! — вскрикнула Гермиона. — Нет больше никаких светлых воспоминаний. Нет больше ничего светлого, профессор!

Она снова начала плакать, а низ живота ныл из-за непрекращающейся боли. Гермиона чувствовала дрожь в ногах, но пыталась держаться из последних сил, чтобы не рухнуть на пол. Ей так хотелось верить в то, что в ней осталось хоть что-то от света и добра, пусть это будет хотя бы Патронус.

— Существует легенда, — начал Римус, не отводя глаз от своей бывшей ученицы, — что волшебник в силах вызвать Патронус не только с помощью светлых воспоминаний, но и под натиском боли. Считается, что когда боль внутри приравняется энергии тысячи солнц, то волшебник сможет вызвать Патронус с просьбой о помощи своему самому близкому человеку. Я в эту легенду не верю, потому что никогда ничего подобного не видел. Мне кажется, что это из разряда сказок…

— Что же, спасибо за помощь, — Гермиона направилась к двери.

— Если ты нуждаешься в помощи, то я…

— Нет! До свидания, профессор.

И кто бы мог тогда знать, что это не простая легенда? Сначала в ней плескалась ненависть, что была равна энергии тысячи солнц, которая крушила на своём пути всё подряд. А теперь сокрушающей была её боль, которая стала просто неподвластной.

Её выдра, которая так много лет не появлялась, мчалась в унылый и грешный Лондон к человеку, которого Грейнджер не должна была помнить, но ведь её душа ничего не забыла. Даже под самым сильным Обливиэйтом Гермиона знала, что во всём белом свете был только один человек, способный её принять и протянуть руку.

— Помоги мне, Гарри! Останови эту боль…

========== Глава 27 ==========

Человек начинает понимать жизнь только тогда, когда начинает думать о смерти.

Январь, 2009.

Она была сломана, что бы там не говорил ей Рольф.

Он не признавался ей в правде, а она не стала спрашивать больше одного раза, потому что это было бессмысленно. Гермиона больше ему не верила — ей даже не хотелось слышать его голос, а он в ответ просто сдал её на растерзание психотерапевту. Девушка лишь усмехнулась своему жениху, когда тот привёл её на приём к человеку, который отучился в университете пять лет, чтобы потом ковыряться в мозгах другого человека.

Саламандер считал, что это единственный выход из сложившейсяситуации, пока Гермиона знала, что единственное спасение для неё — это правда. Она так думала.

— Как ты себя чувствуешь, Гермиона? — девушка, сидящая напротив неё, прокашлялась и зашуршала листками нового блокнота. — Что тебе снилось сегодня?

— Ты всё время задаёшь мне одни и те же вопросы, Скарлетт…

— Меня зовут Сара, — мягко поправила её девушка. — Это моя работа, я должна понимать, как меняется твоё состояние.

— Сара… — задумчиво протянула Грейнджер. — Мне всё время хочется назвать тебя «Скарлетт». Ты не знаешь почему так?

— Может быть, у тебя есть знакомая с таким именем?

— Может быть… — Гермиона начала хрустеть пальцами. — Я бы тебе обязательно рассказала об этом… Если бы я помнила об этом! Как я могу тебе что-то рассказать, когда я ничего не знаю о себе!

Всё чаще в ней вспыхивала неконтролируемая агрессия, но девушка даже не пыталась с ней бороться. Она больше не искала причин и факторов, которые провоцировали её на эту раздражительность, потому что сил не было. И больше всего её душа страдала из-за того, что она медленно начинала ненавидеть своего самого близкого человека. Гермиона слышала девичьи крики, что доносились из бетонных камер её сознания, и они проклинали Рольфа.

Ненавидеть того, кого должна любить — это тоже ранит. И Грейнджер была прекрасно осведомлена в том, какие шрамы оставляют такие раны.

— Ты пережила сильный стресс, — Сара встала со своего места. — Это нормально, что часть твоих воспоминаний заблокировала после пережитого. Потерять своих родителей…

— Я не верю в этот бред! Не верю, слышишь?! Рольф придумал какую-то детскую сказку, скрывая от меня что-то очень важное! Он придумал мне какую-то дурацкую версию безоблачной жизни, но не учёл, что так не бывает!

Она схватилась за голову, словно это могло помочь удержать там всё родившееся безумие. Голоса становились громче, а левое предплечье больно жгло. Гермиона не слышала собственного голоса, не говоря уже о голосе Сары. Её бросило в жар, колени задрожали и перед глазами всплыли далёкие забытые образы. Ей хотелось броситься навстречу им, чтобы расспросить о том, что тревожило, но между ними была большая пропасть.