Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Горислав подъехал к воде. Позвякивая подковами по прибрежной гальке, конь зашел в реку, окунув передние ноги по бабки, фыркнул и потянулся пить. Горислав отпустил поводья. Жеребец согнул шею и стал, отдуваясь, пить воду. Подождав немного, детский вновь потянул поводья и слегка тронул шпорами конские бока. Поправил ножны меча, притороченные к поясу. Серый вновь фыркнул, потряс гривой, и нехотя пошел из воды на берег. Въехав на пригорок детский посмотрел за реку, приставив длань к глазам и прищурившись. На возвышенном правобережье Днепра, насколько позволял видеть глаз, было тихо и ничто не нарушало покоя заречных нолей и перелесков. Северо-западнее в отдалении виднелись стены, вежи и крыши древнего Вышгорода. Но и там было все спокойно. Детский развернул коня на восток, и всмотрелся туда, где полноводная Десна вливала свои воды в широкий Днепр. Зоркий глаз воина различал вдали, как над привольной гладью слияния двух рек стаями кружились белые чайки. Ему опять вспомнилась молодость, и сердце тонко защемило. К Гориславу подъехал Путята и указал концом плети в сторону северо-востока. Там вдали на речной глади Десны показались белые паруса. Вниз по Десне к Днепру шли насады и ладьи с черниговскими полками. Горислав понял, что его отряд выполнил наказ князя Михаила и вышел к переправе через Днепр ранее других. Велев Путяте немедля послать кметей искать вдоль левобережья лодки и бревна для того, чтобы сшивать плоты, он перекрестился. Лицо его вновь стало серьезным и сосредоточенным. Строгим голосом он приказал отправить одного из верховых к князю Михаилу Всеволодовичу с известием о том, что на противоположном берегу нет супротивника, и что можно и нужно немедля «перелезать» Словутич.

Уже к вечеру большая часть черниговских полков переправилась через Днепр и готовилась к ночлегу. Последние вои перебрались через реку на плотах, в лодках и в насадах. Выставили дозоры, отправилась в дальний разъезд в сторону Киева большая сторожа. Люди разжигали костры, варили пищу. Ночь прошла спокойно. Следующий день также не было никаких тревожных известий. Но на рассвете второго дня сторожа донесла, что западнее Киева соединились две рати. Одна, которую вел сам князь Киевский Владимир Рюрикович, еще в полдень прошлого дня оставила древнюю столицу. Другая — через Болоховскую землю пришла из Галицкой Руси. Вел ее князь Даниил Романович. По словам сторожи, соединенные киевская и галицко-волынская рати достигали пяти-шести тысяч воев. Это значило, что князь Михаил Всеволодович имел под рукой на полторы тысячи воев более.

Черниговские полки стали срочно готовиться к выступлению. Через день они уже были верст на семьдесят юго-западнее Киева. Правый приток Днепра Ирпень, перешли быстро, ибо мост был цел. Места были красивые, пересеченные множеством яругов и холмов, покрытых перелесками, рощами и садами. Начиналась Приднепровская возвышенность. Среди ее холмов, берет свое начало извилистый Ирпень. Уже верстах в двадцати за рекой сторожа неожиданно возвратилась к полкам и дала знать, что киевская и галицко-волынская рати поджидали черниговцев, заняв придорожные высоты верстах в двух западнее. Полки были остановлены. Князь Михаил срочно собирал всех воевод, бояр, тысяцких и старших, под чьим началом были «стяги»[131] и «копья» черниговской конницы. Въехав на вершину одного из придорожных холмов, Михаил Всеволодович всматривался на дорогу, ведущую на юго-запад, и отдавал распоряжения людям из своего окружения. Горислав и Путята были здесь же на холме. Боярин Феодор, подъехав к ним, велел козельскому стягу быстро свернуть в низину одесную дороги, пересечь ее и, перевалив через гряду холмов, тянувшуюся севернее, выйти к дороге с левого плеча киевлян, галичан и волынцев. Следом за ними должен был идти стародубский конный полк.

Не прошло и часа, как козельские и стародубские кмети уже погнали своих коней по спуску холма в низину, разделявшую враждующие стороны. Спуск и низину прошли наметом. На подъеме кони пошли медленнее под всадниками в тяжелых доспехах. Конный волынский полк, стоявший на подъеме — ближе к вершине холма, пустил стрелы. Однако стрелы, ранившие нескольких коней, не остановили черниговцев. Волынцы, меньшие числом, не дожидаясь соступа, стали поворачивать коней и уходить по противоположному спуску холма к дороге. Звон оружия, яростные крики, ржание лошадей были уже слышны за холмом. Когда Горислав во главе козельского стяга доскакал до вершины, то увидел, что волынцы отступают вдоль дороги с остальной частью вражеской рати. Там на дороге уже кипела и близилась к завершению скоротечная сеча между черниговским войском, киевлянами и галичанами. Охваченные с десного плеча, вражеские полки уходили по дороге на запад.

Прошло еще десять дней. Князья Владимир Рюрикович и Даниил Романович отступали со своими полками. Черниговцы уже разорили Болоховскую и Бельзскую земли и вошли в Галичину. Близко, в нескольких часах конного пути был Днестр. На правобережье реки стоял град Звенигород, к которому стягивались пешие полки и ополчения из Галича, Коломыи, Василева и городов Понизья. Но где-то у верховьев Южного Буга в помощь черниговским полкам подходило войско северского князя Изяслава, приведшего с собой на Русь половецкую орду. Положение киевского князя было тяжелым. Войска отступали и были сильно утомлены.

Князья Владимир, Даниил и Василек собрались на совет со своими боярами в шатре киевского князя. Владимир Рюрикович был сильно озабочен и нахмурен. В его серых глазах светились неуверенность и тревога. Даниил также был серьезен. Враг уже вошел в пределы Галицкой земли, и это грозило ему утратой родной вотчины. Предстояло решить, переправлять ли пешие полки через Днестр и драться на левом берегу реки или отвести конные полки за реку и встретить врага на правобережье. Первоначально галицко-волынский князь предложил драться за переправы, чтобы не пустить врага далее в глубь своих владений. Но князь Владимир и боярин Мирослав — дядька Даниила стали упирать на страшную усталость войск и недостаток продовольствия. Даниил согласился отступать за реку.

Уже после переправы разговор вновь пошел о том, где встречать врага. Со слов князя Владимира и Мирослава выходило, что и в поле галицкие, волынские и киевские вои не смогут разгромить врага. По сведениям сторожи, у противника воев было почти вдвое больше, чем у Даниила и Владимира. Кроме того, и черниговская и северская рати были сплошь конными, как и половцы. Явно было и то, что и киевский князь и боярин Мирослав боятся открытого столкновения с черниговскими, северскими полками и половецкой конницей. И Владимир Рюрикович и Мирослав предлагали войти с войском в Звенигород и укрываться за его стенами. Это было уж совсем не по душе Даниилу Романовичу. Весь его жизненный, воинский опыт, чутье подсказывали, что подобные действия ведут к неизбежному поражению. Мало того, запереться в граде и сесть в осаду означало отдать всю свою вотчину на растерзание ворогу. С этим он смириться не мог. Обвинив киевского князя и боярина в малодушии, Даниил стал упрекать Владимира и в том, что тот необдуманно ввязался в войну с Михаилом Черниговским, да еще вовлек и его. Но коль уже случилось биться с ворогом, то биться нужно до смерти, защищая свое дело. Воин, вышедший на брань, должен победить или пасть. Потому Даниил предлагал встретить врага у стен Звенигорода в поле. Благо и пешего ополчения подошло к городу тысячи четыре. Даниила поддержал брат Василек, а князь Владимир и боярин Мирослав, пристыженные галицким князем, согласились встречать ворога у стен Звенигорода.

Черниговские, северские полки и половцы быстро «перелезали» Днестр в нескольких местах. В небольшой приречной долине у стен града, стоявшего на высоком береговом мысу, их ждали конные и пешие рати киевской и галицко-волынской земли.

Княжий детский Горислав вел козельский стяг на левом плече черниговского войска. Рядом, ошую шли на рысях кмети Воротынского и мценского стягов. В двух полетах стрелы от врага конные отряды черниговцев остановились. Перед ними плотными рядами стояли рати Галицкой земли. Еще далее, где-то на расстоянии двух поприщ, возвышались на холме рубленые стены града. Слышно было, как там звенели церковные била и, верно, служили молебен. Вражеская пешая рать, стоявшая супротив козельского стяга, казалось, была потемнена и грозно молчалива. Тысячи копий, еще поднятые вверх, колыхались. В задних рядах рати происходило движение. Видимо там строились и готовились к соступу лучники.

Горислав ждал, что вот-вот раздастся троекратный звук рога и их стяги будут брошены против пешей рати, которая, упрется в землю ногами и, выставив копья, будет драться и стоять насмерть. Не любил Горислав биться с пешцами, построенными плотными рядами. Хорошо понимал, что тем не убежать от конницы, и они будут стоять в брани долго и упорно, истекая кровью и до изнеможения сил. В душе детский сильно волновался за исход боя, волновался за жизнь многих своих земляков, да и за свою не меньше. Смутное чувство неправедности этой войны и кровопролитья, затеянного князьями, томило душу Горислава. Потому он был скуп на слова, серьезен и казался злым. Путята подъехал к детскому и о чем-то заговорил. Но Горислав лишь отмахнулся рукой, мол потом переговорим, и продолжал внимательно всматриваться вперед в ряды вражеской рати. Сигнала к соступу все еще не было слышно. Время мучительно и медленно тянулось. Волновались кмети. Тревожно ржали и фыркали кони. Но вот тишину рассек лихой посвист. Гулкий стук тысяч лошадиных копыт, ржание коней, гиканье степняков огласили долину. Горислав посмотрел одесную, и увидел, как немного ниже их отряда, в долине, половецкая орда пустила коней наметом в сторону вражеской рати. Кони, разогретые всадниками, бешено неслись, разбрызгивая придорожные лужи. Грязь ошметками летела из-под копыт. Половцы натягивали тетивы луков и целили в ворога. Кто-то уже оголил кривую саблю, мерцавшую тусклой синевой и крутящуюся на ременной петле у запястья десницы.