Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

Огромный шатер великого хана Гуюка был полон народу. Шел совет. Весь цвет монгольской державы — около трехсот человек было собрано здесь. Полог шатра был откинут, и свежий степной ветерок, напоенный запахом полыни, слегка пробегал внутри по меховым опушкам дорогих шапок и освежал запотевшие, раскосые лица людей. Близ и вокруг великого хана сидели десятки родственников — Чингизиды — потомки и ближайшая родня основателя монгольской державы и наиболее прославленные полководцы. Поодаль известные монгольские нойоны и батыры — главы монгольских родов. А в отдалении — правители кочевых племен и народов — подданных монгольского хана. Сидели, скрестив и поджав ноги под себя на полу, что представлял из себя толстую кошму, постеленную на ровную землю. Лишь один великий хан Угедей сидел на большой подушке, поданной только ему. Совет длился уже несколько часов. Свободно высказывались различные мнения и все с уважением, не перебивая, выслушивали говоривших. Обсуждалась главная проблема — пришло ли время готовиться и идти в поход на самый западный край Великой Степи, чтобы окончательно разгромить враждебных булгар, ясов и кыпчаков. Но за кыпчаками стояла сильная, многолюдная и богатая Русь. Покорение Руси требовало больших сил, в то время, как сравнительно недалеко от монгольской державы не были еще покорены южные хины, еще сопротивлялись в горах у Каспия отряды хорезмийцев, а за Каспием монгольское войско уже приступило к покорению Закавказья. Угедей внимательно выслушивал всех говоривших. Наконец слово попросил уйгурский нойон, окруженный знатными уйгурскими мужами и купцами. Уйгур хорошо говорил по-монгольски, но речь его была долгой и вначале казалась неоднозначной, наполненной хитросплетений и недомолвок. Совет внимательно и долго слушал нойона. Однако в конце его речи и великому хану, и большинству слушавших стало ясно, что уйгурские купцы давно хотят получить в свои руки весь великий «шелковый путь», начинавшийся у Великой каменной стены хинов и заканчивающийся у «последнего моря». Конец «шелкового пути» близ «последнего моря» держали в своих руках ненавистные всем кыпчаки и дружественные им соседние народы. Овладеть им значило принести огромные жертвы и понести огромные расходы. Уйгуры же были готовы платить за эту войну всем, чем могли. Тем более, земли, лежащие на Западе от Великой Степи и населявшие их народы были неслыханно богаты. Доходы, полученные от «шелкового пути», богатства покоренных народов и их воины могли бы сторицей восполнить утраты монгольской державы в этой войне. Нойон, казалось, окончил свою речь. В юрте воцарилась тишина.

Великий хан Угедей внимательно провел взглядом по рядам сидевших сородичей, сподвижников и вассалов. Никто не произносил ни слова, понимая, всю ответственность за сказанное здесь. Только двое среди нескольких сотен людей почти неслышно, шепотом, обсуждали сказанное уйгуром.

Они сидели в некотором отдалении правее Угедея. Один из них был его племянник Бату. Другой — прославленный полководец Субутдай. Бату, казалось, о чем-то просил Субутдая. Великий хан не ошибся. И минуты не прошло, как Субутдай испросил у хана разрешения обратиться к уйгурскому нойону. Угедей спокойно и величественно кивнул головой и полководец, развернувшись в полуоборот в сторону уйгура, спросил, видел ли нойон когда-либо города Булгара и Руси. Нойон отвечал, что не видел. Субутдай продолжал. Он уверенно заявил, что монгольское войско разгромит кыпчаков и асов рано или поздно. Но взять города Булгара и Руси дело крайне нелегкое, так как все они окружены рвами, высокими валами и крепкими деревянными стенами, которые порой построены в две или три линии. Каждый город там — мощная крепость. Без множества осадных метательных машин эти города не взять никогда.

Уйгур, также испросивший разрешения у хана, отвечал Субутдаю, что машины можно будет построить там же — на завоеванных землях, если отправить в поход с войском несколько тысяч мастеров из хинов и чжурчженей.

— Тысячи мастеров построят сотни машин, но кто перетащит их на огромные пространства через леса, топи, грязь или снега. Снежный покров достигает в тех местах груди лошадей. Знает ли об этом нойон уйгуров? — спросил полководец. Собравшиеся в юрте одобрительно и негромко заговорили.

— Уйгуры купят и пригонят в войско тысячи быков, которые смогут тащить машины, — отвечал нойон.

— Быки идут слишком медленно и не смогут быть вовремя там, где нужны будут машины. Война затянется и может быть проиграна, — страстно и смело заявил Субутдай.

— Тогда уйгуры купят и пригонят несколько тысяч верблюдов, которые смогут быстро дотянуть тяжелые машины до места сражения. Войско, направленное громить кыпчаков, асов, булгар и Русь, не будет иметь нужды ни в чем. До границ враждебных народов и стран монгольские тумены пройдут без промедления, так как все кочевники будут согнаны с их пути, а на реках будут наведены плавучие мосты и переправы, — с легким поклоном головы отвечал уйгур. В огромной юрте Великого хана вновь воцарилось молчание. Субутдай был удовлетворен ответом уйгура. Он знал, что войска в этот поход придется вести ему. Ему, но под рукой Бату-хана — грядущего владыки завоеванных стран на западных рубежах Великой Степи. Лицо полководца стало бесстрастным и исполненным достоинства. Бату легко улыбнулся тонкими губами, и глаза его загорелись гордостью и страстью. Только двое из Чингизидов — Бури и Аргасун с ненавистью смотрели на Бату и с недовольством воспринимали происходившее.

Совет в юрте Великого хана Угедея продолжался еще около двух часов. В помощь Бату были назначены сыновья самого Угедея — Гуюк-хан и Кадаган, братья-царевичи Менгу и Бучек (сыновья Тулуя), братья Бату— Хорду и Тангут, а также другие Чингизиды: Кулькан, Бури и Байдар. Вести войска должен был Субутдай-багатур. Общее выступление назначалось на грядущую весну.

После этого Великий хан Угедей поднялся и вышел из своей юрты в сопровождении всего совета. Более сотни тысяч воинов, собравшись на расстоянии двух полетов стрелы от юрты, стояли в конном строю, огибавшим ее гигантской подковой. Высоко в синем небе в восходящих потоках теплого ветра над скопищем людей и коней кружили два орла, своим клекотом тревожа небесную тишину и обращая на себя внимание воинов. От имени хана глашатаи, разъехавшись по сторонам, стали вещать монгольскому народу-войску о мнении, высказанном вождями и вынесенном на общее решение. Пока глашатаи, напрягаясь изо всех сил, выкрикивали сообщения, народ молча внимал им. Только фырканье и редкое ржание коней да орлиный клекот нарушали тишину. Когда же последний глашатай окончил свою речь, десятки тысяч сабель, мечей и копий взмыло вверх, а неистовый гул криков согласия, одобрения и единомыслия огласил степной простор.

6743 год от Сотворения мира (1235 год от P. X.) стал началом новой феодальной войны на Руси, которая продолжалась почти четыре года. В отличие от подобных событий XIII столетия эта война носила общерусский характер, ибо в ней приняли участие военные силы и князья всех наиболее сильных и жизнеспособных русских земель. Древняя столица Руси — Киев стал эпицентром этих событий. Город переходил из рук в руки до самого своего разгрома в 1240 году. Прежнее единство русских князей было окончательно утрачено. Почти четырехвековая история Киевской Руси завершалась кульминационным вооруженным столкновением и борьбой за обладание древней увядающей столицей, уподобившейся «порфирородной вдове», ожидавшей хоть какой-то достойной развязки.

Серебристо-серый жеребец шел уверенно и бойко. Ржание и топот копыт сотен коней, сосредоточенные лики людей, звон доспехов и оружия, краткие, порой бранные слова и властный тон хозяина, когда тот обращался к людям или к нему, внушали жеребцу уверенность. Триста козельских кметей шли верхами под рукой опытного и грозного ликом детского в составе черниговских войск на Киев. Сейчас козельские кмети были в стороже и первые подошли к Днепру. Княжий детский Горислав пустил коня к воде по пологому берегу большой и полноводной реки. Остальные вои остановили коней на невысоком прибрежном взгорке, ожидая своего старшего. Подъезжая к берегу реки, детский внимательно всматривался в заречные дали. Давно не видел он Словутича и его красивых берегов. Сердце тревожно билось при воспоминании о давно ушедших годах, когда он, будучи еще совсем молодым скакал со своим козельским полком и всем русским войском по берегам Днепра. Глаза Горислава потеплели, шрам на лике порозовел, и легкая улыбка тронула губы, полускрытые русыми усами и бородой, в которой светилась яркая прядь седины. Сейчас среди козельских кметей, пришедших вместе с ним к Днепру, вряд ли можно было отыскать три десятка воинов, кто был тогда на Калке. Всех их детский знал не только в лицо, и по именам, знал как своих собратьев, знал, кто и чем живет.