Ордынская броня Александра Невского - Дмитрий Абрамов

После возвращения из похода батюшка ни на шаг не отпускал от себя Александра. Дни проходили в какой-то безумной лихорадке. Он не принадлежал самому себе. И оставалось время только для молитвы Богу. Хоронили воев, побитых в Чудской земле. Много пало там низовцев из переславского полка, умирали и тяжелораненые. Раненых, оставшихся в живых, лечили на Городище. Правили и чинили снаряжение, оружие, упряжь, перековывали коней. Делили полон, решали судьбу полоняников — немцев и эстов. Немцев из Юрьева и Медвежьей Головы Орден обещал выкупить. Эстов частью угоняли в Залесскую Русь, частью холопили новгородцы.

Да, полоняники… Щедро, с лихвой платили русичи за захват и избиение тесовских мужей, женщин, стариков н детей, за разорение Изборска, гибель изборских воев, за сожженные храмы и дома, поруганные иконы, вырубленные сады, потравленные поля и нивы. Вот и сейчас перед глазами молодого князя образ эста, повешенного русскими кметями на развесистой яблоне в сельце близ Юрьева. Женка и мать с воем и воплями ужаса обнимают связанные в голенях, холодеющие ноги и чресла казненного. У порога дома лежит пронзенный копьем в грудь, истекающий кровью дед. Навзрыд плачут белобрысые, еще малые, сопливые чухонские детишки. Ярко, с треском, распространяя удушливый и горький дым, обдавая нестерпимым жаром, осыпая всех головешками, горят чухонские жилища и скотные дворы. А переславские и новгородские конные вои со свирепыми лицами, бьют и гонят древками копий и ножнами мечей коров, быков, овец. Женщин, детей отгоняют от повешенного и гонят как скот на Русь — в полон. Полон огромен, как и гурты скота, сгоняемого со всей округи. Здесь не только женки и дети, здесь чухонская молодь с окровавленными, разбитыми лицами и связанными за спиной руками, у некоторых выя и длани забиты в колодку, здесь плачущие, изнасилованные чухонские девушки. Здесь же плененные, изъязвленные русскими стрелами, немецкие кнехты и даже рыцари, кто держит голову высоко и горделиво, несмотря на полученные раны. И вот всех их гонят на восток — к Чудскому озеру, а затем на север — к рубежам Новгородской земли. Тех, кто уже не может идти и падает от ран или усталости добивают копьями и секирам. Да, эту — исподнюю сторону войны лишь недавно узрел князь Александр, узрел, но еще не понял, не принял, а видимо это нужно было сделать…

И все эти дни воспоминаний о походе в Чудскую землю, дни ожиданий встречи с Еленой были для молодого князя томительны и бесконечны. Когда пришли известия о нападении литвы на Руссу, Александр вздохнул с облегчением, потому, что это означало окончание бесконечных ожиданий. Ибо в походе время проходило стремительно и незаметно.

Там дни и недели бежали как вода в вешнем ручье. Но отец оставлял старшего сына в Новгороде. А Александр боялся, что Елену мать вновь отправит куда-то из-за военной грозы. Нервы молодого князя напряглись, сердце забилось как птица в силках, комок подступил к горлу. Нет! Теперь, слава Богу, Александр знает, что она в Новгороде. С этими мыслями он перекрестился и криво усмехнулся.

Когда веление батюшки было исполнено, князь Александр позволил кметям оставить седла, ослабить подпруги и передохнуть на месте, не отъезжая никуда. Ратмир вновь подъехал к Александру и передал ему, все, что было сказано Еленой. Она ждала его сегодня в полночь в Новгороде на Славне близ храма святого Павла исповедника Цареградского, что на Варецкой улице. Услышав эти слова, князь Александр нахмурился. Ратмир внимательно посмотрел на князя. Тот расправил широкие плечи. Жесткие складки легли на его лице от ланит к уголкам губ. В голубых глазах сверкнула холодная искорка металла. И Ратмир, который был на три года старше князя, вдруг понял, как возмужал, как вырос и далеко обогнал его в своем отношении к жизни и своей ответственности «за вся» его друг и господин.

Князь же думал, что после полудня полки еще могут не выступить в поход. Елена же явно торопилась, боясь, что Александр уйдет с полками на литву, так и не повидавшись с ней. Положившись на Бога и словно предавшись течению реки, Александр стал терпеливо ожидать отца на Городище. Ярослав Всеволодович не заставил себя долго ждать. Расцеловав и благословив сына, веля исполнить ему все свои поручения, князь Ярослав уже через два часа оставил с полками Новгород Великий и двинулся на Руссу берегом Ильмень-озера. Часть войска пошла в насадах и на ладьях по озеру в Ловать. Нужно было торопиться. С князем Ярославом ушло более двух с половиной тысяч воев. Пошли только комонные.

Уже смеркалось, когда князь Александр и Ратмир проехали воротную вежу княжеского Городища и пустили коней галопом в сторону Новгорода. И часа не прошло, как уже в полной темноте путники достигли стен окольного града. Через воротную вежу, открывавшую путь по Знаменской улице, въехали в город и повернули ошую. Ратмир поскакал впереди князя, указывая дорогу. Минут через десять всадники достигли Варецкой улицы и храма святого Павла. В небольшом рубленом доме причта, что стоял рядом с храмом, светилось маленькое оконце. Ратмир и Александр сошли с коней. Дверь домика отворилась, и на крылечке показалась женская фигура. Кажется, это была девушка Елены. Она всмотрелась в темноту, затем узнала приехавших, махнула рукой, и через несколько мгновений вновь скрылась в домике. Следом на крылечко вышла Елена, накинувшая на голову платок, и быстро пошла по направлению к Александру. Он не успел сделать и нескольких шагов, как она уже бросилась к нему на грудь и негромко заплакала от радости. Трепеща сердцем, он обнял ее, не стесняясь Ратмира, целовал ее влажные ланиты, ласково уговаривал не проливать слез.

Немного успокоившись, она взяла его за руку и повела к церкви. Из домика тем временем показался седой старенький иерей. Звеня ключами, он открыл замок на вратах небольшого трехнефного храма, сложенного из светло-розового известняка белевшего среди ночи своими стенами и раскрыл двери, сгибаясь в поклоне. Храм был невелик, но имел приделы. Крестясь, Александр и Елена вошли под своды пустой, слабо освещенной церковной постройки. Лишь где-то в десном углу у стены горела лампадка перед образом, освещая ее небольшое внутреннее пространство. Каменные плиты пола глухим гулом отозвались на шаги вошедших. Внутри было прохладно и сухо, пахло ладаном и воском. Елена подошла к подсвечнику, что стоял перед поставцом (аналоем) с двумя иконами, взяла свечу. Отойдя к стене, зажгла ее от лампады.

Затем зажгла вторую на подсвечнике и поставила на него ту, что держала. Блики света озарили стены небольшого храма, расписанные неяркими голубовато-коричневыми и светло-зелеными фресками. Александр подошел ближе к аналою. В свете горевших свечей он увидел два образа, вынесенных на средину центрального нефа. Первый князь узнал сразу. На нем было изображение святого Креста Господня и святой равноапостольной царицы Елены, державшей на убрусе гвозди, которыми был распят Спаситель. На другой иконе был изображен воин в доспехах, с копием. Александр узнал образ святого воина-мученика Александра, погибшего за веру еще при гонителе христиан римском августе Галерии.

Между тем девушка стала тихо читать тропарь святым равноапостольным Константину и Елене, тропарь и молитву Кресту Господню. Князь Александр внимательно слушал и крестился. Когда она закончила и безмолвно еще что-то обдумывала про себя, стоя перед образами, он подошел к ней сзади и негромко спросил, почему они встретились именно здесь. Медленно повернувшись и взглянув ему в глаза, она отвечала, что давно хотела побывать в этом храме с ним, потому, что еще десять лет назад храм построил ее покойный батюшка. Небольшие приделы были посвящены святому Симеону Богоприимцу — небесному покровителю покойного Симеона Борисович, и святым равноапостольным Константину и Елене. Тут князь вспомнил, что братьев Елены, ушедших с дядьями и сродниками к немцам в Медвежью Голову, зовут Павел и Константин. Помолчав минуту, девушка заговорила. Здесь перед святыми образами их небесных покровителей — равноапостольной царицы Елены и святого воина-мученика Александра она просила князя дать ей обет любви и верности, а взамен обещала свою преданность и любовь. Свидетелем же их обета должен был стать иеромонах, поставленный служить при храме еще покойным владыкой Антонием и ее батюшкой. Князь Александр обернулся и увидел у входа стоявшего в полутьме и бликах горевших свечей и лампады согбенного в поклоне седого старца. Тот, видимо, знал, кто перед ним, знал, о чем Елена говорила с князем, и словно в ответ на немой вопрос Александра еще ниже поклонился ему. Этот поклон и готовность монаха быть свидетелем их тайной любви придали уверенности молодому князю. По зову Елены старец приблизился к ним, осенил себя крестным знамением и, встав на колени, стал тихо читать знакомую молитву. Князь едва слышал ее слова: