Сын цирка - Джон Ирвинг

— А где же тогда справляет малую нужду мисс Тануя? — спросил Мартин Миллс.

«Хороший он им забил гол», — подумал Дарувалла, предположивший, что новый миссионер сведет их всех с ума.

— Еще я видел здесь несколько уборщиц, — добавил Мартин.

— У вас три или четыре учительницы, не так ли? — спросил Дарувалла с невинным видом.

Разумеется, в колледже был женский туалет! Только эти старики просто не знали, где он находится.

— Пусть кто-нибудь посмотрит, не занят ли мужской туалет, — предложил отец Сесил.

— Потом один из нас сможет посторожить около двери, — дал свет отец Джулиан.

Когда наконец Фарук их покинул, святые отцы все еще обсуждали эту ужасную необходимость нарушать правила. Доктор представил, как маленькой девочке хочется сходить в туалет.

Возвращаясь в госпиталь для детей-калек, Дарувалла обнаружил, что в голове у него выстраивается сюжет нового сценария, в котором Инспектор Дхар не играет главной роли. Перед его мысленным взором предстал калека, побирающийся в районе арабских гостиниц по Марин-драйв. Полоса желтых противотуманных огней. Королевское ожерелье. Джулия как-то сказала, что желтый цвет для него не подходит. Впервые Фарук прочувствовал, как начинать фильм. Персонажи вводились в действие силою судьбы, которая их ожидала. Начальная сцена уже содержала что-то от финальной развязки.

Фарук понял, насколько он выдохся, а ведь еще, предстоит разговор с Джулией и с Джоном. Они с женой встречаются на раннем ужине в клубе Рипон. Потом следовало составить маленькую речь, с которой он должен обратиться к членам общества реабилитации детей-калек, к надежным спонсорам госпиталя. Дарувалла понял, что будет писать всю ночь, но только не текст речи. Наконец-то его осенила идея фильма, для которого не стыдно написать сценарий. Перед его мысленным взором персонажи новой киноленты приезжали на вокзал Виктория Терминус, и он уже сейчас знал, куда они отправятся дальше. Никогда прежде доктор не чувствовал такого возбуждения.

В приемной знакомая фигура оторвала доктора от этого мира. Высокий мужчина резко выделялся среди ожидавших приема детей. Фаруку сразу же бросилась в глаза его военная выправка, даже когда мужчина сидел. Туго натянутая, болезненного вида кожа, желтоватый цвет глаз, как у тигра, изъеденное кислотой ухо и бледно-розовое пятно когда-то сожженной кожи, тянущееся от подбородка вниз по шее и уходящее под воротник рубашки.

Так и есть, мистер Гарг! У него в приемной нервно стучит пальцами сложенных рук. Яснее ясного: изо всех сил Гарг стремился узнать специфические детали болезни Мадху, «полученной половым путем». Дарувалла почувствовал, что добился лишь незначительного триумфа. Пока самым крупным результатом этой маленькой победы было присутствие Гарга, ощущающего свою вину и униженного ожиданием очереди на прием среди детей-калек. Но даже в этот момент Фарук понимал, что нечто большее, чем простая клятва врача сохранять тайну пациента, остановит его и не позволит сказать о вине Гарга карлику и его жене Дипе. А кроме того, разве Вайнод и Дипа уже не догадались, что этот мужчина развращал малолетних девочек? Должно быть, именно чувство вины заставило Гарга отпустить так много девочек и разрешить чете карликов устроить их в цирк. Конечно, Вайнод и Дипа давно знали то, о чем Фарук только начинал догадываться: многие малолетние проститутки предпочли бы остаться с Гаргом. Жить с ним было так же хорошо, как работать в цирке (даже в «Большом Голубом Ниле»). Даже такая жизнь несравнима с борделем.

Мистер Гарг встал навстречу Фаруку. Дети-калеки, ожидавшие в приемной доктора, уставились на его безобразный шрам, но Дарувалла смотрел только на белки глаз посетителя, отличавшиеся желтизной, как при желтухе, на радужную оболочку вокруг зрачков, похожую на желтые глаза льва с дополнительным ржаво-коричневым оттенком. У этого мужчины они походили на глаза Мадху, и доктор задним числом подумал, не связывают ли их родственные отношения.

— Я приехал сюда первым еще до того, как все они появились, — прошептал мистер Гарг.

— Уверен в этом на сто процентов, — подтвердил Дарувалла.

В львиных глазах владельца кабаре чуть поблескивало чувство вины, однако блеск заметно уменьшался. Робкая улыбка скривила его бесформенные губы, а в голосе появились какие-то заговорщические нотки.

— Итак, предполагаю, вам все известно обо мне и Мадху, — сказал Гарг.

Что можно ответить такому человеку9 Доктор подумал и понял: Дипа, Вайнод и даже Мартин Миллс были правы. Пускай все девочки работают акробатками в цирках (даже в «Большом Голубом Ниле»), пусть там они будут падать и разбиваться насмерть.

Пусть их сожрут львы! Подтвердилось то, что Мадху девочка-проститутка и что она была «девочкой мистера Гарга». Такому человеку на самом деле не стоило ничего говорить. Доктору Дарувалле пришел на ум сугубо профессиональный вопрос, который он без обиняков задал владельцу кабаре.

— У вас есть аллергия на тетрациклин? — спросил его доктор.

17. СТРАННЫЕ ОБЫЧАИ

Мартин Миллс лежал без сна в келье миссии Святого Игнатия, потому что он всегда маялся от бессонницы в незнакомых местах. Вначале он последовал совету Святой Терезы из Авила. Это было ее любимое духовное упражнение, позволявшее женщине почувствовать любовь Христа. Однако даже ее лекарство не помогло новому миссионеру. Суть упражнения состояла в том, что следовало представить, будто тебя видит Христос.

«Посмотри, он видит тебя», — говорила Святая Тереза.

Пытаясь изо всех сил увидеть Спасителя, Мартин Миллс не получил утешения и не смог уснуть.

Миллс ненавидел воспоминания о многочисленных спальнях, в которых его ужасная мать и трагически закончивший свои дни отец заставляли его спать. Дэнни Миллс платил слишком много за дом в Уэствуде, расположенный рядом со студенческим комплексом. В доме не переводились постояльцы, Дэнни и Вера жили на плату за поднаем жилья, поэтому семья не могла иметь собственный угол. Такой образ жизни позволял супругам часто жить раздельно, что удерживало семью от окончательного распада. Маленький Мартин всегда скучал по одежде и игрушкам, которые почему-то переходили во временное пользование постояльцев дома в Уэствуде. Об этом доме он сохранил весьма смутные воспоминания.

Гораздо лучше он помнил студентку из кампуса, которая выполняла обязанности няни. Девушка имела привычку на большой скорости таскать его за руку по бульвару Уэлшир, переходя его в запрещенных местах. У няни имелся дружок, который бегал вокруг стадиона, поэтому девушка брала Мартина с собой на стадион, где они смотрели, как ее парень совершал свой бесконечный бег. Девушка слишком сильно держала его за руку и пальцы у Мартина болели. Верхняя часть руки пульсировала от боли, когда они слишком быстро перебегали через бульвар при сильном движении транспорта.

Если Дэнни и Вера вечерами выходили в свет, то мать настаивала на том, чтобы мальчик спал на второй кровати в комнате няни. Апартаменты девушки включали еще малюсенькую кухоньку, похожую на закуток, куда можно было спрятаться во время завтрака и где на маленькой подставке стояли черно-белый телевизор и тостер. Няня садилась на один из двух раскладных металлических стульев, потому что для стола и обычных стульев места не хватало.

Когда Мартин лежал на кровати в комнате няни, он часто слышал, как она занималась онанизмом. Из-за того, что окна комнаты были закрыты и работал кондиционер, чаще всего, просыпаясь, он обнаруживал, чем она занималась, по запаху пальцев правой руки, которой девушка гладила его по лицу, говоря, что пора вставать и чистить зубы. После она отвозила его в школу, делая это так же бесшабашно, как и преодолевала бульвар Уэлшир. На выезде с трассы Сан-Диего-фривей у няни настолько трагически захватывало дыхание, что это напоминало Миллсу тот звук, который она испускала при мастурбации. Перед этим поворотом Мартин всегда закрывал глаза.

Он учился в хорошей школе по усложненной программе, которую преподавали иезуиты в университете Лойола Маримонт, далеко от Уэствуда. Хотя поездки на машине в университет были опасными, однако тот факт, что Мартин Миллс получил начальное образование в стенах университета, где преподавали студентам, оказал на мальчика значительное влияние. Экспериментальная программа по обучению в раннем возрасте давала детям знания как взрослым. Даже стулья у них были такие, как у взрослых, не было в классах привычных детских рисунков цветными мелками или игрушечных зверей с буквами алфавита. Эту программу отменили через несколько лет, однако Мартин застал период, когда одаренные дети в мужском туалете вынуждены были вставать на стул, чтобы воспользоваться писсуаром. В те далекие годы еще отсутствовали писсуары на уровне инвалидной коляски для калек. Таким способом, высоко расположенными писсуарами и пустыми классными комнатами избранным детям предоставили возможность перепрыгнуть через свое детство. И хотя классные комнаты и туалеты по-своему свидетельствовали о серьезности предстоящих дел в будущем, молодой Мартин страдал от анонимности и безликости тех спален, где проводил ночи.