В ледовитое море. Поиски следов Баренца на Новой Земле в российcко-голландских экспедициях с 1991 по 2000 годы - Япъян Зеберг

Я снова на мысе Дьяконова, который столетия назад был назван мысом Идолов. Каменный мост ведет к воротам подземного мира, где, согласно легенде, живут духи предков. Сейчас без четверти десять вечера, и дождь так сильно стучит по крыше палатки, что заглушает звуки наших голосов. За исключением небольших участков растрескавшихся от мороза скальных выходов, вся местность состоит в основном из торфяных болот. Толстые слои торфа перетекают через камни в море. Мы сейчас находимся к югу от единственного населенного пункта на острове – поселка Варнек. Вертолет по ошибке оставил здесь сумку с покупками жителя Варнека, и сегодня за ней пришел ненец с двумя застенчивыми девочками лет пяти и восьми. Они ежились от холодного ветра и очень серьезно нас разглядывали. Отец заботливо завязал им капюшоны, а Боярский вынес им три бутерброда с толстыми кусками бекона с чашкой дымящегося чая. Отец опустился рядом с ними на колено и указал пальцем через другую сторону пролива. Было слышно, как он произнес: «Вон там Хабарово, а вон там, за ним, Амдерма». Они немного отдохнули, а затем пустились в обратный путь. Им предстояло пройти 10 километров. Я смотрел, как они карабкались на 20-метровый гребень (собственно мыс) рядом с нашим лагерем. Младшей девочке было трудно идти вместе со всеми, и отец с сестрой остановились, чтобы ее подождать. Она их догнала, но вскоре снова отстала, потому что нашла что-то интересное и остановилась, чтобы это подобрать, а затем снова побежала вдогонку за отцом и сестрой. Эта малышка будет с характером!

Дождь ненадолго прекратился, и я вышел на свежий воздух. Сквозь туман на другой стороне пролива Югорский Шар виднелись лагерные бараки. Повсюду плоские каменистые острова. Мы помогаем русским растянуть полиэтиленовую пленку над их тяжелыми брезентовыми палатками. Они, похоже, знали, что эти палатки немного протекают, иначе не возили бы с собой большие рулоны пленки, чтобы их укрывать. Поразительно, но мы, живые и здоровые, внезапно оказались посреди этой запечатленной на черно-белом спутниковом снимке местности.

Полярная станция имени Фёдорова

Стражи Карских Ворот – пролива, отделяющего Вайгач от Южного острова Новой Земли, – молодые ребята в камуфляжной форме. 3 августа они допрашивают нас в гостиной полярной станции имени Фёдорова. Станция снаружи выглядит как здание сельской школы: в середине коридор и по обе стороны от него – комнаты. В конце коридора справа расположены машинное отделение и шлюз. Почему шлюз? Потому что здесь по полгода темно, сугробы 2 метра высотой и температура –40 °C. Слева кухня и уютная гостиная.

Должно быть, в лучшие времена так выглядела полярная станция на мысе Желания или любая другая из числа тех, что были закрыты в последнее десятилетие: без плесени, хорошо освещенная, сухая и теплая. На станции живут две одинокие души, которые, похоже, и разговаривать уже разучились. Последняя запись в гостевой книге, от 23 июля 1991 года, сделана Дмитрием Кравченко и двумя его спутниками: «С глубоким уважением и благодарностью за помощь полярникам, [оказанную] ГМС им. Фёдорова, – от имени участников экспедиции “Полярный круг”». Девять лет назад Франс Херес записал в дневнике:[109]

«Кто бы мог поверить, что здесь, на острове Вайгач, мы будем гостями КГБ». Могучим прыжком мы преодолели 100-километровый остров и теперь будем неделю жить в тепле и уюте на полярной станции имени Фёдорова.

На голом полуострове на другой стороне залива вырисовывается силуэт пограничной базы, и едва мы сошли с вертолета (он привез почту для станции и ее персонала), как от станции в нашу сторону отправился гусеничный вездеход. Ждать его пришлось долго, потому что ему сначала надо было объехать лагуну, а потом по галечной косе добраться до соседей, которые были не в восторге от предстоящей проверки паспортов. Были ли у нас разрешения? Сергей сам будет с ними объясняться. Утреннее прощание было трогательным. Пётр Боярский проводил и дважды обнял меня, сказав, что в следующем году я смогу приехать бесплатно, «за наш счет», как он выразился. «Для меня это большая честь, – ответил я. – Надеюсь, в следующий раз мы пройдем через Маточкин Шар». Также крепкие объятия с Димой («Очень плохое настроение сегодня!») и Валерием («Друг мой!»).

Здание метеорологической станции имени Фёдорова. На крыльце: Сергей, Дэвид и Геннадий. Август 2000 год. Фото автора

Вопросы, на которые приходится отвечать перед пограничниками: есть ли у меня дети, какая у меня машина, много ли у меня женщин… Когда заходит речь о спутниковом снимке, мы пытаемся объяснить наши цели, но разговор всё равно приобретает характер допроса с пристрастием. Один из мужчин представляется как майор, второй – как лейтенант. Мы выбрали три области, которые имеет смысл обследовать (поскольку на них нет слоя торфа), и хотим получить на это разрешение. «Не положено, не положено!» – Они качают головами. Говорят, что завтра позвонят в штаб-квартиру и узнают, можно ли нам получить разрешение. После часа формальностей совершенно неожиданно начинается застолье. Персонал станции – это техник Геннадий, украинец лет сорока, похожий на добродушного медведя, и Владимир, робкий, тощий метеоролог с седой щетиной. Возраст мне трудно определить, похоже, он немного старше Геннадия. Оба в очках в толстой оправе; у Геннадия очки в черной оправе с маленькими стеклами, а у Владимира очки в грязно-желтой с линзами, похожими на маяк. Судя по их поношенной одежде, они уже пару лет живут вдали от цивилизации. Они немного стеснялись, но приняли нас очень тепло. Владимир, сидя над своими книгами, похоже, разучился говорить. Он весь вечер пытался что-то сказать, но вот он сидит рядом со мной – и просто не может произнести ни слова. Слова прилипают к кончику его языка.

Пограничники рассказали, как живут на этой удаленной заставе на арктической границе. Они встают в 6 утра и работают до 10 вечера. Три часа работы, три часа отдыха, отпуск – 45 дней. Они скучают по женам и детям и вынуждены проводить три, четыре, а некоторые пять лет жизни в душных, кишащих тараканами бараках. Декабрь, январь и февраль – худшие месяцы, когда они заключены в четырех стенах. Когда я выхожу наружу вместе с курильщиками, лейтенант показывает нам свой калашников. Он целится вдаль и – о Господи Иисусе! – раздается выстрел! Все смеются, а я скорее взволнован, чем потрясен. Моя очередь! В следующую минуту мне передают оружие. Автомат довольно легкий, я плавно жму на спуск, и пуля высекает искры из стоящего в сотне