Последние узы смерти - Брайан Стейвли

только холодная боль, словно вбитый ей в грудь нож с каждым ударом сердца входил все глубже.

Когда пиратский жрец наконец вынырнул на свет с другой женщиной на руках, Адер его едва заметила. Вот она – лич, Тристе, за которой они пришли. До исполнения безумного замысла осталось совсем немного. Получается. Адер поняла, что ей все равно. Пока Дхати подтягивал Тристе по веревке к корзине, Адер думала только, что Майли сейчас одна в камере, подвешена в тысячах футов над миром, над всеми, кто ее любил; что она дрожит, чувствуя, как яд запускает в тело острые когти.

– Вот.

Голос Дхати выдернул Адер из задумчивости. Жрец бесцеремонно свалил добычу в корзину.

– Не забудь, – добавил жрец. – Три корабля после побега.

Адер оглядела женщину. Тристе была примерно ровесницей Майли, примерно того же роста и сложения: стражники не заметят отличий на изуродованном отравой теле. Но на основных чертах сходство заканчивалось.

Майли была миловидной, хоть и слишком бледной. Тристе была… совершенной. Другого слова Адер не нашла. Насилие исполосовало шрамами ее кожу. На лице и руках лежали красные рубцы. Левую руку уродовал заживший ожог. Черные волосы свалялись, как будто женщина давным-давно лишилась рассудка и не пыталась их расчесывать. Все это ничего не значило.

«Слишком красива», – вот первое, что пришло в голову Адер.

Красота казалась неправильной, невозможной.

– У тебя его глаза, – сказала Тристе.

Она говорила тихо, полусонно, но ее голос прорезал мысли Адер.

Адер привыкла к власти. Дочь императора, сестра принцев, наперсница кшештрим, подопечная атмани… Но, встретив взгляд этой юной женщины, посмотрев в ее фиалковые глаза, она дрогнула. Вдруг ей захотелось склониться перед ней, пасть ниц, выпрыгнуть из корзины – лишь бы уйти от этого взгляда. Он пронзил ее, как нож, и пропал, оставив слабость в коленях и туман в голове.

– Глаза Кадена, – снова заговорила Тристе. – У тебя такие же.

Адер оперлась о перила, выпрямила спину, укрепила голос сталью, насколько могла:

– Ты убедишься, что я ничуть не похожа на Кадена.

Тристе хотела ответить, но покачала головой, словно разговор не стоил усилий:

– Ты меня вытащила. Зачем?

– Ты мне нужна, – ответила Адер.

– Для чего?

– Потом объясню.

Тристе пожала плечами, словно не так уж хотела знать ответ, словно этот побег был не удивительнее поданного на стол ужина.

«Адаманф, – сообразила Адер. – Ее опоили до отупения».

– Надень, – велела она, протягивая плащ с капюшоном, в котором вошла в башню Майли.

Тристе осмотрела накидку и набросила ее на голову. В простом равнодушном движении было столько грации, что любая женщина задохнулась бы от зависти.

– Кто она такая? – спросила лич, одергивая ткань.

– Та, что согласилась умереть вместо тебя.

– Зачем?

Адер открыла рот, но не нашла слов. Правда не укладывалась в слова, была слишком необходима и слишком жестока. То, что вышло у нее, было смутной и грубой тенью истины, тенью, которая легла на сердце, подобно зимней тоске.

– Затем, что я ей заплатила.

27

– Я не могу, – тихо проговорил Быстрый Джак, уставившись на бьющегося на полу пещеры молочно-белого монстра.

Зверь был весь обмотан веревками, но даже плененный, даже связанный сларн представлялся кошмаром, от которого скрутило бы самый крепкий живот.

«Как будто чокнутый художник скрестил волка со змеей и саламандрой в человеческий рост», – подумала Гвенна.

Острые когти не уступали длиной ее большому пальцу, заостренные зубы не умещались в пасти, но не зубы и не когти были самым страшным. Хуже всего были глаза, а вернее, слепые наросты кожи на месте глаз.

Весь свет почитал Бедису как добрую, любящую богиню, ласковую повитуху всего живого. Но не стоило забывать, что, кроме лесных зверей и легкокрылых птиц, Бедиса создала и чудовищ, населявших холодные, темные глубины мира; что она, соткавшая материю человеческих душ, вылепила и это ужасное создание из неестественно белой лоснящейся плоти. Гвенне думалось, что если уж богиня решила заселить этот мир, то могла бы больше внимания уделить губам и перьям и чуть меньше – яду и когтям, но кому дано проникнуть в разум богини? Мир таков, как он есть, – где-то можно радостно расслабиться, в других местах остается только убивать.

Остальные мятежники сгрудились вокруг сларна, молча, с трепетным изумлением разглядывая его. Они уже сражались со сларнами, но в безумной горячке боя мало кто рассмотрел, с кем дерется.

«Ну вот, теперь увидели», – думала Гвенна.

Увидели и, судя по искаженным ужасом лицам, сильно об этом пожалели. На Ариме рассказывали про сларнов, но что рассказы? Словами можно кое-как описать наружность и движения, но не передашь, как эти твари пробирают тебя до самого мягкого нутра.

– Тогда не смог, – сказал Быстрый Джак, на шаг отступив от извивающегося сларна и беспомощно вскинув руки, – и теперь не смогу.

– Сможешь, – сурово проговорила Гвенна, – возьмешь и сделаешь. Мы не для того волокли сюда эту дрянь, чтобы поиграть в «пощупай и угадай».

Они с Анник и Талалом разыскивали сларна несколько часов. А когда наконец изловили и вытащили в занятую под лагерь пещеру, Гвенна уже готова была швырнуть Кентом драную тварь в костер и покончить с мыслью о Пробе. Им попался сларн-подросток. Талал каким-то кеннингом на несколько вздохов сковал ему челюсти, и даже так зверюга, когда Гвенна прыгнула ей на спину, чуть не отхватила ей руку.

Убить такого было непросто. Попытка же изловить долбаную дрянь чуть ее не прикончила. Она еле-еле удерживалась на спине зверя, пока сларн метался, колотил ее о стены, пытался достать зубами и когтями. Наконец Гвенна сумела обхватить добычу за горло и опрокинуть на себя, брюхом вверх, предоставив рвать когтями воздух. Еще пара ударов сердца, и тварь бы вывернулась, но Анник с Талалом не дали ей времени. Пока придавленная к земле Гвенна бормотала ругательства, они связали длинные задние лапы, а потом и короткие передние. К тому времени Талал взмок, как вол под ярмом, а его кеннинг даже не вылинял, а попросту лопнул. И тут, конечно, несчастная гадина снова потянулась за Гвенной, даже со спутанными лапами изворачивалась и рычала, пытаясь вонзить зубы и не дать девушке откатиться в сторону.

И само собой, после такой передряги всем троим нелегко было тащить добычу на полмили вверх по извилистым проходам пещеры. Один коготь зацепил Талала, оставил на плече глубокую царапину. Длинный мускулистый хвост отбросил Анник на десяток шагов, а Гвенне эта туша просто своим весом прищемила два пальца так, что они горели огнем, пока она накладывала лубки, а потом остыли до назойливой