Последние узы смерти - Брайан Стейвли

class="p1">Девушка, ополоумев от страха, подняла руки. На ней под платьем была только легкая, застиранная до прозрачности льняная сорочка, и Адер поморщилась при виде костлявого, угловатого тела. В клетке они обменяются с Тристе одеждой. Во всяком случае, так договаривались, пока Майли не покинула отвага.

Дхати, то ли не замечая испуга девушки, то ли в полном к нему равнодушии, отбросил платье и принялся обвязывать ее веревкой. Свободный конец он ловко пристроил в подобие седла вокруг ее нагих бедер. Он справился в одну минуту и закрепил крюк.

– Лезь, – велел он уставившейся на соседнюю клетку девушке, снова вскочив на перила и ухватившись за длинную веревку. – Повиснешь на крюке, я тебя перетащу.

– Подожди, – остановила его Адер, доставая из кармана платья пузырек. – Пусть она сперва выпьет.

– Не могу! – взгляд Майли метался от пустоты между клетками к склянке в руке Адер. – О, милая Интарра, нет, я не могу!

Ее отчаянный вопль прозвучал почти неслышно, как будто в легких не осталось воздуха.

Адер хотелось кричать: «Ты должна! Ты обещала и должна все исполнить!»

Вместо этого она медленно вздохнула и взглянула в безумные от страха глаза Майли.

– Скажи, чего ты боишься.

Майли уставилась на нее:

– Смерти.

– Я тоже, – тихо ответила Адер.

Слова легко скатились с языка, но были не совсем правдивы. Адер боялась не своей смерти, а смерти сына. Стоило закрыть глаза, отгородиться от лица Майли, перед ней вставал Санлитун, крохотное дитя, хватающее ручонками ее за волосы, за нос. Если она не справится, ему конец. Ил Торнья узнает, что она вышла из повиновения, и убьет ее сына с равнодушием рыбака, отрубающего голову пойманной рыбе. Этот простой факт засел ножом в ее бьющемся сердце. Она открыла глаза, взглянула в заплаканное лицо Майли, так не похожее на личико Санлитуна, но омытое тем же недоумением, искаженное тем же неутолимым желанием.

А где ее мать?

Прозябает, конечно, в какой-нибудь жалкой лачуге, или в крысином подвале, или под дырявым навесом в Ароматном квартале. Наверняка плохо, если Майли согласилась принять яд, чтобы спасти ее от такой жизни. Адер на миг представилась та женщина – в тесной каморке, где гаснет, скользнув по раме окна, последний луч солнца. Она сперва будет удивляться, куда подевалась дочь, потом забеспокоится, испугается до смерти. Ее лица Адер не сумела представить, но видела ее руки – огрубевшие от черной работы руки, до белизны в костяшках стиснутые на коленях.

– Ты не обязана, – сказала Адер.

И взглянула на склянку в своей руке – ей вдруг захотелось швырнуть пузырек за перила, увидеть, как он скрывается в пыльном луче.

– А деньги? – простонала Майли. – Пять тысяч солнц…

– Я позабочусь, чтобы твоя мать их получила. И брат.

– Правда? – девушка недоверчиво покачала головой и вдруг упала на колени, обхватила ноги Адер жестом благодарности или покорности.

Адер онемело кивнула. Все пропало. Все пошло прахом. Ей хотелось вопить, но что толку от воплей.

«Можно потянуть время, – лихорадочно соображала она. – Сказать ил Торнье, что я не успела. Он не убьет Санлитуна, пока не узнает, что я обратилась против него…»

– Вы плачете? – спросила Майли.

Адер недоуменно взглянула на нее, потом кончиком пальцев потрогала свою щеку: мокрая, в слезах.

– Это ничего, – сказала она, грубо стирая капли. – Нам надо выбираться отсюда.

Дхати хмуро вперился в них со своего насеста на перилах.

– Ты все бросаешь?

– Все переменилось, – огрызнулась Адер. – Снимай свой шелк. Быстро.

Манджарец прищурился:

– А мои корабли? Не я виноват в неудаче.

– Знаю, – рыкнула Адер. – Выведешь нас отсюда, как договаривались, – получишь свои корабли.

– Слабый народ, – забормотал Дхати, качая головой. – А как же лич?

Он кивнул лысой головой на клетку Тристе.

– Оставим здесь, – ответила Адер.

– Она меня видела. Расскажет.

– Кто ей поверит?

Майли у ног Адер шевельнулась. Она все еще стояла на коленях, но взгляд перевела с лица Адер на дальнюю клетку.

– Кто она? – слабым голосом спросила девушка; казалось, в горле у нее что-то порвалось.

– Не важно. – Адер нагнулась, подхватила ее под локти и грубо подняла на ноги. – Надо уходить. Сейчас же.

Ее скрутил ужас – ужасало крушение плана и то, что означала для нее неудача. Отчаяние темнило ей зрение, сжимало сердце. Ей казалось, стоит хоть минуту промедлить – и ее раздавит.

– Оденься, – заговорила она, привлекая к себе Майли.

Девушка поразила ее, отстранившись.

– Кто она? – В ее голосе появилась сила.

Адер встретила ее взгляд:

– Она лич. Убила сотни людей – здесь, во дворце.

Майли побелела:

– И вы хотите ее вывести? Зачем?

– Она нам нужна.

– Она же лич!

– Она – оружие, – устало объяснила Адер.

– Но вы же император! – негодовала Майли. – Пророчица Интарры. За вас сражаются целые армии.

– Эти армии, – отрывисто бросила Адер, – разбиты. Мы проиграли.

Она не знала, кому проиграла – ургулам или собственному кенарангу. Конечно, идет не одна война, и поражение не одно. Проигрывать можно снова и снова, раз за разом терпеть поражение.

Майли покачала головой.

– Я не знала, – прошептала она наконец.

– Откуда тебе было знать? Все это на севере, или на побережье, или на Пояснице. Только не здесь. Империя, поцелуй ее Кент, рухнет на хрен, а Аннур только и заметит, что больше не приходит судов и телег, доверху нагруженных продовольствием и товарами.

– А лич… – Майли кивнула на клетку Тристе. – Лич сможет этому помешать? Сможет спасти Аннур?

– Понятия не имею, – отозвалась Адер.

Ноги после долгого подъема налились свинцом. Она сомневалась, сумеет ли спуститься с Копья, не свалившись. Это не имело значения.

– Может, и нет. Я надеялась, что да. А может, и нет, – сказала Адер.

Майли сквозь слезы круглыми глазами взглянула на клетку Тристе и дальше, за висячие камеры, за прозрачную стену башни туда, где далеко внизу лежал Аннур. Прелестные, как миниатюры, башенки. Отражающие полуденное солнце каналы. С такой высоты прекрасными выглядели даже трущобы – скопление крошечных домиков, но без вони, рыданий, болезней.

– Я справлюсь, – сказала наконец Майли.

Она плакала, но больше не дрожала.

Адер обомлела.

– Мне все равно умирать, – зашептала девушка. – А зачем матери с братом пять тысяч солнц, если на них нельзя будет купить еды? Если по улицам скачут ургулы?

Надежда расцвела в сердце Адер зловонным цветком. Она ненавидела себя за эту надежду, но она давно и за многое себя ненавидела. Переживет еще немного ненависти. Адер бросила взгляд на люк: по-прежнему закрыт. Долго ли они висят в этой корзине? Она сказала Симиту, что ей нужно время, но сколько он будет ждать? Уж конечно, не целый