Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И никто никогда не видел его жены?
– Конечно, нет. Ахим просто не успел привезти её в отчий дом. Ахим Штаузенг и его семья – весьма порядочные и уважаемые люди. Никому, и мне в том числе, и в голову не приходило не верить его словам. К тому же много лет назад по городу уже гуляли подобные грязные слухи о происхождении Эльзы. И Ахим тогда сам лично просил меня о защите от злословия.
Берхард задумчиво разглядывал далёкий горизонт. Ему хотелось верить отцу, но что-то мешало сомневаться в признаниях чёрной женщины.
– Я видел лицо Хельги, – произнёс юноша, – в нём есть черты моей мамы. В нём есть и мои черты. И ещё она мне говорила…
– Послушай, Берхард, – нервно прервал сына Генрих. – Если тебе так приятно верить, что твоя мать – дочь ведьмы, что твой дед мог спутаться с прислужницей дьявола, так верь в это. Только не заставляй в это верить других!
– Но Густав…
– И Густава тебе бояться не надо! Я всё тебе сказал, всё объяснил, и хватит об этом!
Что же такое с сыном творилось? Генрих совершенно не узнавал всегда сдержанного, рассудительного Берхарда. Ландграф внимательно посмотрел на старшего сына – гордая осанка, на лице непроницаемая маска холода. Но взгляд всё же беспокойный, будто ждущий чего-то. «Неужели он поверил этой старой ведьме? Неужели она смогла породить в нём панический страх перед родным братом? Берхард, конечно, никогда не питал иллюзий относительно любви Густава, однако ожидал от него честной борьбы, открытого спора, а не подлого удара в спину из-за угла. А Густав хоть импульсивен и обидчив, но он не подлец. Берхард должен понимать это и не верить в глупые предсказания старухи. И всё-таки, почему же она наговорила ему такое? Хочет стравить братьев? Но зачем ей это? Может, кто-то заплатил? – ландграф терялся в догадках. – Ещё и родство своё выдумала. Наверняка для того, чтобы Берхард ей поверил».
Генрих снова взглянул на сына. «Как он похож на свою мать. Если бы родился девочкой, то был бы копией Эльзы. А вот характер мой: упрямый, дерзкий, даже в чём-то эгоистичный. Как, должно быть, разочарован Берхард, узнав, что его бабушка – чёрная ведьма. Как только посмела она придумать такое! Выставить себя матерью прекрасной чистой девушки!» Генрих попробовал вспомнить лицо знахарки. Он видел её всего один раз, в день рождения Берхарда, в тот день, когда умерла Эльза. Но это было слишком давно. Образ Хельги уже стёрся в памяти. И единственное, что вспомнил Генрих – чёрные волосы и тёмно-карие глаза. Да, такие же, как у Эльзы, но это ещё не повод роднить столь разных женщин.
И вдруг кольнуло сердце. А что если Хельга всё-таки права? «Нет, не верю, – отмахнулся Генрих. – Всё равно не верю ни в её родство с Эльзой, ни в коварство Густава. Ахим не лгун, а мой сын не подлец. А вот с ведьмой этой нужно разобраться. Я позволил ей спокойно жить на моей земле, творить свою ворожбу только потому, что она людям ничего плохого пока не делала. Но если она решила отблагодарить меня гнусной ложью или, ещё хуже, предательством, то век свой закончит она на костре. Как только стихнут праздники, прикажу привести клеветницу в замок и допросить с пристрастием».
И всё же тяжесть на душе осталась.
На пристани собрался почти весь город. С цветами и приветственными криками народ встречал причаливший к берегу большой корабль. Паруса свернули, спустили трап. Зигмине Фатнхайн не терпелось скорее сойти на твёрдую землю, долгое плавание утомило её. Она устала, и голова болела. Сейчас бы прилечь, отдохнуть, но нужно было держать себя в руках, сохранять твёрдую поступь, гордую осанку и приветливую улыбку на лице.
Сойдя с трапа, Зигмина остановилась и взором королевы обвела пёструю шумную толпу своих будущих подданных. Впереди них, словно вождь, стоял ландграф фон Регентропф в блестящих начищенных латах и в развивающемся на ветру тёмно-синем плаще. Зигмина видела ландграфа всего один раз несколько лет назад, но сразу узнала его. Впрочем, сейчас личность правителя Регенплатца не слишком её интересовала, её внимание привлёк молодой статный юноша, стоявший рядом с Регентропфом. На нём так же были латы и синий плащ, чёрные волосы трепал ветер. Но взор. Взор чёрных глаз был столь горд и величественен, что даже она, привыкшая смотреть на всех свысока, не выдержала и смутилась.
На пирс сошёл Олдрик фон Фатнхайн крупный мужчина с овальным чисто выбритым лицом и цепким взором серых глаз. Одежда его также нарядна и богата. Опираясь на его руку, рядом с ним шла и супруга его в шитом серебром платье и накинутом на плечи дорожном плаще.
– Добро пожаловать в мирные и гостеприимные земли Регенплатц! – радушно приветствовал гостей ландграф. – Я и мой народ рады видеть вас, маркграф, вашу супругу и вашу прекрасную дочь Зигмину, о красоте и уме которой ходят легенды. И конечно же, всех, кто вас сопровождает, мы тоже приветствуем!
И новая волна восторженных возгласов пронёсся по толпе.
– Рад. Рад снова видеть вас, Генрих фон Регентропф! – Маркграф с широкой дружеской улыбкой подошёл к ландграфу и крепко обнял его. – Рад, что породнимся с вами, что дочь моя любимая войдёт в семью вашу. Я знаю… Я уверен, что здесь она будет счастлива. Ваш сын?
Олдрик фон Фатнхайн кивнул в сторону Берхарда.
– Да, мой старший сын, ваш будущий зять, – ответил Генрих.
Берхард учтиво поклонился высокочтимому гостю, и маркграф ответил тем же.
С корабля сошла немногочисленная свита, привели коней. Рослые сильные матросы начали сгружать тяжёлые сундуки. Солнце палило нещадно. Женщины достали веера, мужчинам в парадных латах было несказанно жарко. Генриха беспокоило такое неприятное неудобство столь важных гостей. И он не стал задерживать церемонию встречи, а наоборот призвал всех поскорее седлать коней и отправиться в замок Регентропф к его щедрому столу, в его желанную прохладу. Гости с радостью поддержали призыв ландграфа, сели на коней и гудящим неровным строем под нескончаемые возгласы радостных горожан, потянулись по городской булыжной дороге. Лишь несколько слуг Ландграф оставил на пристани, дабы те помогли с выгрузкой и доставкой в замок вещей приезжих.
Зигмина Фатнхайн, изнывая от жары в тяжёлом платье из бордовой парчи, ехала на своей любимой белой кобыле рядом с Берхардом Регентропфом. Девушка молчала. Молчала и смотрела
