Алая Завеса. Первый лик смерти - Роман Александрович Покровский

сделал вид, что успокаивает возлюбленную Молтембер. – Всё равно не достойна носить в себе то, что всё это время делало тебя сильнее. Но твой план… Как одинокий разум мог всё это распланировать? Так включить в свои соображения юного Юлиана Мерлина. Да так, чтобы он ещё ничего и сам не понимал.

– Что это значит? – вмешался в разговор Юлиан. – При чём здесь я?

– Мне пришлось использовать тебя, Юлиан, – сказала Ривальда. – Ты появился именно тогда, когда это было необходимо. Словно сам нарвался на ту роль, которую тебе пришлось исполнить. Я умышленно разрушала твою репутацию. Умышленно сделала так, чтобы ты оказался первым подозреваемым в убийстве Грао Дюкса.

– Но зачем? – удивился обескураженный Юлиан.

– Потому что уже тогда я догадывалась, кто такой Якоб Сорвенгер и зачем он здесь. Я сделала вид, что считаю виновным тебя, чтобы усыпить его бдительность. Чтобы он и дальше верил в то, что его план работает и однажды ошибся.

– И когда же ты поняла это? Поняла, что это был я? – спросил из-за спины Сорвенгер.

– Ты с самого начала вызывал у меня подозрения, – уверенно ответила ему Скуэйн. – Чем именно? Своей безупречностью. Ты был просто-таки безупречным комиссаром. Всегда заранее всё знал, всегда был уверен во всём. Никогда не слушал меня, потому что заранее знал, права я или нет. Мои же подозрения окончательно развеялись после того, как Юлиан оказался в следственном изоляторе. А именно – после покушения Эдварда Арчера на него.

После этих слов Сорвенгер нахмурил брови, сжал глаза и стал пристально и внимательно слушать. Скорее всего, он услышал от Ривальды то, что никто не ожидал услышать именно от неё.

– Очевидно, что Арчера кто-то заколдовал, – продолжила Скуэйн, всё больше и больше вгоняя Сорвенгера в ступор. – А мы все знаем, что на территории участка магия не работает. За редким исключением. Защиту может снять на какое-то время только один человек. Начальник участка. Ты отключил защиту, Якоб, и наложил заклятие на Арчера. Но тем же самым ты спас и Юлиана, потому что с отключением защиты активировался и его защитный амулет.

– Моя ошибка, – признал Сорвенгер. – Моя ошибка, но никоим образом не твоя гениальность. Всё тоже самое мне пересказал и юный Мерлин, только более поверхностно. Расскажи мне ещё, что я специально посадил Иллиция в камеру к Штрассеру, что я специально отпустил Иллиция… Всё это мы знаем.

– Но суть свелась к одному, – сказал Молтембер. – Несмотря на некоторые сложности и твоё сопротивление, ты здесь. И я забрал у тебя то, что хотел.

– Ты получил его! Чего же ты ждёшь дальше? – крикнула Ривальда, снова попытавшись вырваться.

– Потерпи. Дай насладиться мне моментом моего триумфа.

– Когда злодей слишком долго хвалится собой, прежде чем совершить своё злодейство, появляется что-то, что мешает ему, – сказала Ривальда.

– Да, мы много это обсуждали. Но кое-какие вещи не подвластны даже мне. Например, время.

– Часы работают только в полночь! – выпалил Юлиан, надеясь, что кто-то вспомнит о его существовании.

– Да, – сказал молчавший так же Сорвенгер. – А у нас ещё аж двадцать две минуты. Достаточно для того, чтобы господин и миссис Скуэйн поговорили друг с другом.

– Мы же не просто так здесь, – продолжил свои вольные думы Молтембер.

– Двадцать две минуты до чего? – в ужасе спросил Юлиан.

– Ты всё понимаешь, – ответил ему Молтембер. – Ты всегда понимал всё, но слишком часто тебе не хватало смелости это признать. Шестнадцать лет назад я пытался принести в жертву Эрхаре ваш жалкий Парламент. И я принёс, но это не покорило сердца властителей ада. Знаете ли, недостаточное зло. Слишком маленькое. Злодей-неудачник. Злодей-ребёнок. Именно так меня окрестили тогда. Именно таким я считал себя, несмотря на то, что никогда ранее не считал, что творил зло. И, что ещё более опозорило меня, в итоге я и сам оказался пленником Эрхары. Сначала я думал, что это конец. Но потом я неожиданно понял, что находясь там, я оказался куда ближе к их господам. Все эти годы я пытался добиться аудиенции с ними до тех пор, пока мне это не удалось. Я заключил с ними сделку, и они не смогли отказаться.

– Какую ещё сделку? – презрительным голосом спросила Ривальда.

– Много лет назад я пытался получить их армию. Чёрных Рыцарей. Тогда мне не пришлось бы прибегать к помощи людей, которые имеют свойство умирать и предавать. Но мне не удалось договориться. Теперь же… Теперь они не смогли мне отказать.

– Что ты предложил им? – негодовала Ривальда.

– Почему ты считаешь, что я должен выкладывать тебе весь план перед тем, как убить? Насмотрелась дешёвых фильмов?

Нижняя челюсть Юлиана задрожала сама собой, потому что он действительно всё понимал. Возможно, что не совсем так, как должен был понимать. Возможно, что мотив он до конца и не понимал. Но понимал исход. Понимал, что он будет означать.

– Ты хочешь принести в жертву весь город? – робко спросил он и крепко-крепко прижал к себе Пенелопу, словно намеревался этим самым объятьем защитить её от всех невзгод.

– Я рад, что ты понял, – ответил Молтембер. – Но немного не так, как оно на самом деле есть. Я не совершаю злодейства ради злодейств. В природе любого человека нет желания убивать своих же собратьев. Но есть такое понятие, как вынужденная мера. Кто-то должен выполнять малое зло во имя большого блага. Две тысячи непобедимых Тёмных Рыцарей помогли бы мне свергнуть всю нынешнюю гнилую власть и подарить мир тому, кому он принадлежит по праву – народу. Ривальда тоже всё поняла, но только слишком поздно.

– Нельзя. Так не должно быть. Это не стоит того! Это пятьсот тысяч живых людей! – крикнул Юлиан, заставив тем самым вздрогнуть Пенелопу.

– Не пятьсот, – ответил Молтембер. – Всего лишь сто. Да, я торговался за ваш город и мне предоставили минимальную цену. Сто тысяч самых грешных душ вашего города. Хотя сердцем я и хотел бы сжечь весь этот город. Город, предавший меня. Город, который всегда лжёт. Ты же и сам, юный Монроук, уже удостоверился в этом!

Внутри Юлиана разразился столь великий гнев, что обладай он какой-либо великой силой, всё вокруг начало бы рушиться. Люди и вервольфы начали бы плавиться на глазах, стены обращаться в пыль, а всё оставшееся – гореть.

Но всё это происходило только в мыслях Юлиана. В действительности же он не мог даже уберечь Пенелопу. И, к великому горю, всё это отлично понимал.

– Вскоре ты поймёшь, что это того стоит, Юлиан Андерс Мерлин, – грозно проговорил Молтембер.

Юлиан молчал. Спорить с фанатиком не было никакого смысла,