Тирант Белый - Жуанот Мартурель

От стыда Принцесса стала пунцовой, как роза. Охваченная смущением и страхом, она далеко не сразу нашлась, что ответить, но наконец, собравшись с духом, сказала:

Сеньор, если Тирант окажется победителем мавров, я буду чрезвычайно довольна тем, что в меня влюбляются доблестные рыцари. Не верьте же, Ваше Величество, необдуманным и лживым речам злоязычников, ибо Тирант — рыцарь настолько доблестный и отважный, что одерживает победу во всех сражениях, разбивает войска турецких королей и не боится коварных происков герцога Македонского. Я люблю Тиранта как родного брата, не больше, чем других рыцарей. Я от него далеко и ему не принадлежу, у меня и в мыслях нет ничего подобного. А ежели вам, сеньор, что-то показалось, то не верьте сему, ибо вы не должны меня осуждать прежде, чем не узнаете истины. Не нужно вам по ошибке порицать дочь, которая столь горячо вас любит. Это верно, что любовь обыкновенно побеждает страх, но милосердный Господь позаботился о моей целомудренности. От того же, что вы, Ваше Величество, могли подумать подобное обо мне, грудь моя стала холоднее льда.

Дорогая дочь моя, — сказал Император, — об этом говорится вовсе не с дурными намерениями. Прочитайте записку и вы сами увидите, какие клятвы принесли рыцари.

Когда Кармезина их прочитала, то ее душа успокоилась, и она сказала, обращаясь к Эстефании:

Поверь, вся кровь отхлынула у меня от лица, ведь я решила, что наши дела раскрыты. Дьявол же до того лукав, что надоумил меня дать деньги Тиранту, а затем сам устроил так, что об этом всем стало известно. Преступление мое состоит в том, что я оказала помощь Тиранту, и оно велико, ибо касается денег; однако его должно рассматривать, учитывая цель, с каковой оно было совершено, — ведь то было сделано из милосердия.

Ответила Эстефания:

Сеньора, совершенное вами — добродетельнейший поступок, потому как необходимо приходить на помощь тому, кому желаешь добра. О делах же должно судить по тем добрым намерениям, с коими они творятся. Вы ведь любите Тиранта лишь законной любовью, желая, чтобы она завершилась браком. Но я прекрасно видела, как страстное чувство, кипящее в вашей душе, лишило вас всякой рассудительности поначалу, едва лишь Император сказал, что вы любите Тиранта.

В то время как беседовали они таким образом, вошли сицилийские бароны и поклонились Императору. Он принял их очень любезно и оказал всевозможные почести. Они же объяснили, зачем приехали, и передали ему грамоты с прежними и нынешними соглашениями о мире и союзе между их королем и Императором. Тот принял грамоты и подписал все, чего хотели сицилийцы. Затем, распорядившись предоставить им роскошные покои, а также все, что окажется необходимо, Император оставил их беседовать с Императрицей и Кармезиной. Сам же он отправился на совет.

Сицилийские рыцари изумились необыкновенной красоте Принцессы, и сеньор де ла Пантаналеа начал так свою речь.

Глава 155

Воочию можно убедиться, сеньора, что природа не могла создать ничего более совершенного, чем неповторимая красота вашего высочества. Созерцая ее ныне, понимаю я, какое блаженство испытывают святые угодники в раю, созерцая Божественную сущность, как написано о том в Священном Писании. И говорит псалмопевец, обращаясь к Иисусу: «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел»[418]. Клянусь Богом, сеньора, я совершенно уверен, что если бы все дни моей жизни, как прошедшие, так и грядущие, я находился перед вашим высочеством подобно тому, как нахожусь теперь, то они бы показались мне не одним днем, ибо день длится слишком долго, а одним часом. Ведь если для страждущих малая толика времени кажется вечностью, то для блаженствующих время не движется, как происходит ныне со мной. И недолго останется жить и здравствовать тому, кто заставит меня отсюда уйти, и несдобровать ему! Да бродить ему до смерти по белу свету, не находя нигде пристанища! В нашем королевстве известно о великой вашей красоте и о том, как вы, благодаря достойнейшим своим деяниям, возродили к жизни греческое войско. Кажется мне, что совершенство вашего высочества в действительности во многом превосходит все слухи о вас, равно как ваши милость и бесконечный ум. Столь восхищаются вами во всем мире, что готовы именовать вас богиней. Невозможно и перечесть все великие достоинства, кои вы нам являете, и я счастлив уже тем, что смог собственными глазами увидеть вас.

В этот момент в залу вошел Император, и Принцесса не смогла должным образом ответить сеньору де ла Пантаналеа на его слова. Император некоторое время оставался там, ведя разговор о войне и прочих вещах.

Когда герцог Мессинский счел, что настало время отправиться им к себе, они попрощались с Императором и с дамами. Придя в отведенные им покои, сицилийцы обнаружили, что, по распоряжению Императора, столы уже накрыты к ужину. Император же после того, как сицилийцы распрощались, спросил, обращаясь ко всем присутствующим:

Вы когда-нибудь где-нибудь слышали или читали, чтобы маршалу, находящемуся на чьей-либо службе, родичи или друзья посылали в помощь своих людей? Сие достойно великого изумления, и я весьма обязан Тиранту тем, что десять тысяч человек на собственном довольствии служат мне из любви к нему — как те, что прибыли теперь, так и люди, присланные Великим магистром с Родоса. А посему я решил сам отправиться на поле боя и примирить герцога Македонского и Тиранта, ибо иначе они, чего доброго, убьют друг друга. Два раза чуть не дошло до этого, значит, третьего нельзя допустить. А если попадется мне в руки этот герцог Македонский, я клянусь, что снесу ему голову с плеч.

После сих слов Император приказал своим слугам приготовиться к отъезду.

Как, сеньор, неужели с вами поедет так мало людей? — спросила Императрица.

Здесь сицилийские бароны, и они отправятся со мной, — ответил Император.

Все слуги Императора с великой поспешностью стали готовиться к отбытию.

На следующую ночь, когда Принцесса спала, Эстефания пришла к ее постели, разбудила ее и сказала следующее:

Сеньора, мне привиделся Диафеб, который говорил: «Жизнь моя, Эстефания! Как бы счастливы были мы с Тирантом, если бы вы с Принцессой приехали к нам! Ведь уже от того, что мы вас увидим, битва с турками наверняка будет выиграна». Поэтому, сеньора, проснувшись, я пришла сюда, чтобы сказать вашему высочеству, что, если хотите, мы вскорости сможем исполнить наши желания и сказать: «Разлуке — конец, теперь мы вместе». И тогда Тирант с Диафебом узнают, какова наша любовь, ведь, когда они не могут приехать к нам, мы приедем к ним.

Принцесса сказала:

Достаточно слов, подай мне рубашку.

Она быстро оделась, причесалась и отправилась в спальню к Императору, который еще не вставал. Принцесса сказала:

Сеньор, девицы страшатся разговоров о войне и тем более о битвах. А посему я милостиво прошу вас не отказать мне в одной услуге и вот по каким двум причинам. Во-первых, вы, Ваше Величество, ввиду вашего возраста, никуда не должны отлучаться без меня. Никто не любит вас сильнее меня, а если вы заболеете, никто лучше меня не сможет ухаживать за вами и сидеть у вашей постели, ибо я лучше всех знаю, что вам нужно. Во-вторых, по закону природы, тот, кто раньше родится, раньше и умрет, хотя иногда мы и видим противоположное. И я, отправившись с вами, смогла бы сама увидеть, что такое война, и побольше узнать о ней, сие же в будущем мне пригодится и поможет при необходимости, а также научит меня побеждать страх.

Дочь моя, — ответил Император, — мне хорошо известны ваша любовь ко мне и ваши добрые намерения. Однако не приличествует девицам идти на войну, и нигде об этом не слыхано, ибо сие чрезвычайно опасно. Особливо же для вас, ибо вы еще столь юны. И, желая вам только добра, я не хочу, чтобы вы тревожились, оказавшись рядом с врагами.

Сеньор, — сказала тогда Принцесса, — не бойтесь за меня; ведь для меня не видеть вас — страшнее, чем быть среди врагов. И если уж я была вам хорошей дочерью и служанкой в худшие времена, позвольте мне оставаться такой же и во времена благоденствия. Ибо, покуда душа моя остается в моем теле, я вас не покину, а после кончины вашей прикажу соорудить для вас такую гробницу, какая приличествует вашему императорскому достоинству. И чудится мне, что ежели не поеду я вместе с Вашим Величеством, то никогда более глаза мои вас не увидят.

Дочь моя, если вы так этого хотите, — ответил Император, — я буду рад, ибо знаю, сколь благие намерения побуждают вас к этому. Однако спросите вашу матушку, что предпочтет она — поехать с нами или остаться. И собирайтесь немедленно, ибо я уезжаю весьма скоро.

Принцесса тут же пошла к Императрице и обо всем ей сказала. Та отвечала, что ни за что не поедет в лагерь, потому что, если только увидит герцога Македонского или то место, где погиб ее сын, от боли тут же и распрощается с жизнью.