Тирант Белый - Жуанот Мартурель

Сказав это, граф умолк.

Тогда герцог Македонский заговорил, обращаясь к маркизу де Сан-Жорди:

Не пристало величать вас рыцарем, ибо звание сие с вашими поступками никак не согласуется; однако — можете не сомневаться — мне известно, как вас следует называть. Но если даже я и говорю что-либо, порочащее вашу честь, то, как подтвердят все, кто меня знает, не потому, что это в моих правилах. Сие происходит из-за ваших ужасных проступков, даже слышать о которых оскорбительно для благородных рыцарей и дам и которые, к моему сожалению, не ограничиваются дурными речами. Я не нахожу никаких причин для того, чтобы вы забыли ради Тиранта ваши прежние уверения в преданности мне. Вы же всячески даете понять, что я-де настолько у вас в полной власти и в подчинении и потому никогда не расскажу о ваших лицемерных и коварных деяниях. Но куда же делись бесчисленные ваши обещания, клятвы и присяги, которые вы мне притворно давали? Однако я этому не удивляюсь, так как вижу: вы по природе своей похожи на своего отца, ибо причинили мне много зла. Злодеяния ваши столь известны среди рыцарей и дам, особливо в нашем городе Константинополе, что стали предметом насмешек и притчей во языцех. Я же, жалея вас и заботясь о вашей чести, советую вам помолчать, ибо это будет вам на пользу.

Сказав так, герцог Македонский удалился.

Герцоги, графы и маркизы! — сказал граф де Плегаманс.— Герцог Македонский ушел, а потому выслушайте меня, если вы благородны и не выносите никому приговор, не выслушав прежде человека. Поверьте же мне! Вы собираетесь дать бой, но делать этого не следует. Попусту потратите вы силы, ибо один лишь герцог может с честью претендовать на маршальский жезл. А ежели вы, Тирант, хотите услышать оскорбительные слова, позорные в особенности для рыцарей, я несомненно мог бы вам их сказать, и сие было бы уже сделано, если бы не боялся я быть высокомерным и за то отринутым Богом, а также поставить под сомнение очевидную правоту герцога Македонского. Но мои суровые обвинения лишили бы вас доблести, и вы, будучи у всех на виду, вынуждены были бы отдать маршальский жезл. Подумайте лучше о том, за какие дела вас осудят, а за какие — простят. Слава — не в красивых речах, а в добрых делах.

Поскольку все убедились, что герцог не возвращается, Тирант не пожелал, чтобы кто-нибудь еще говорил и обсуждал слова, сказанные графом де Плегаманс, но приказал всем вернуться к себе в шатры. Повелел он также, чтобы все приготовились ко дню, когда назначено было сражение с маврами.

Теперь оставим рассказ о них и вернемся к Императору, который жаждал узнать вести с поля боя; и увидел он, как приближаются к берегу семь парусных кораблей. Когда они пристали, Император узнал, что они прибыли из Сицилии с четырьмя тысячами человек и множеством лошадей на борту, каковых прислал новый король Сицилии. А произошло это по причине, о которой я сейчас вам поведаю.

Как уже говорилось, старший сын короля Сицилии, женатый на одной из дочерей французского короля, находился во Франции. Был он и скромным и доблестным, по каковой причине свекор из большой к нему любви никуда не отпускал его от своего двора. Но случилось так, что он заболел и от болезни сей скончался. Когда его отец, король Сицилии, узнал о том, он сильно опечалился. Второй же его сын, сделавшись монахом, не захотел оставить богоугодную жизнь, дабы стать королем по смерти отца.

Отец так разволновался от того, что сын не желает ему повиноваться, что упал, сильно ударился головой о кровать и решил, что смерть его близка, а посему сделал завещание относительно своей души и своего королевства, оставив единственной наследницей свою дочь, жену Филиппа.

Ставши королем, Филипп вспомнил о помощи и о чести, которые оказал ему Тирант, и решил сам, собрав как можно больше войска, пойти к нему на подмогу; однако и королева-мать, и все подданные умоляли его в этот год никуда не отправляться, ибо жена его была беременна. Филипп, увидев, что все противятся его намерению, вынужден был остаться. И вместо себя послал он командовать войском герцога Мессинского, вместе с пятью тысячами воинов, как пеших, так и конных. Королева же, узнав, где теперь Тирант, послала ему еще две тысячи человек, поставив над ними сеньора де ла Панганалеа[417].

Прибыв в порт Константинополя, сицилийцы сошли на берег, и первый, кого они встретили, был писарь, ехавший из лагеря христиан и везший послания Тиранта и короля Египетского, речи сеньоров, а также клятвы всех тех, кто встал на сторону Тиранта. Обо всем этом он подготовил подробный рассказ, дабы по порядку изложить Императору. По дороге ко дворцу герцог Мессинский сказал писарю:

Скажите, сеньор рыцарь, — да дарует вам Господь все, чего вы ни пожелаете в этом мире! — где сейчас сей знаменитый рыцарь, исполненный превеликой доблести, где Тирант Белый, Маршал греков? В каком городе его искать?

Милостивый господин мой, — ответил писарь, — сего знаменитого рыцаря, о коем изволите спрашивать, вы не найдете в городе: он раскинул свои шатры в поле, где нет ни дворцов, ни домов, напротив войска турок, неподалеку от реки Трансимено.

Каковы же нравы при его дворе? — спросил сеньор де ла Панганалеа. — Учтивы ли люди из его свиты и храбрые ли они рыцари?

Клянусь Девой Марией — да! — воскликнул писарь. — Под сенью шатров его царят милосердие и справедливость. Он словно возвышается над всеми людьми и видит, кто хороший, а кто плохой, знает, кому какая цена, и умеет вершить правый и достойный суд. А ведь это самое важное для Маршала, который командует всеми. И невозможно ни разжалобить его мольбами, ни сломить угрозами, ни подкупить деньгами. Есть у него еще один замечательный обычай: раздавать все, что у него имеется. Распределяет он все между остальными, о своей же выгоде и вовсе не печется. Не тот называется щедрым, кто, желая отдать многое, еще больше стремится оставить себе, — таких часто встретишь; но того я зову щедрым, кто ничего себе не берет и ни в чем прибыли себе не ищет; а когда нечего ему предложить просящему, он не раздумывая делится последним. Когда его друг нуждается в нем, то он, не щадя себя, на свое счастье или на свою беду, ему помогает, так что тот может распоряжаться им как угодно; и даже если не может он оказать услугу своему другу, то всегда рад его утешить словом. Обо всем, что я сказал, по всему свету идет молва. Что же до его достоинства, отваги и благородства, то в них нет ему равных на земле. Все мы воочию в этом убедились благодаря великим победам, которые он одержал и продолжает одерживать ежедневно над турками. Он радуется своим друзьям и предлагает им увеселения: собирает музыкантов и устраивает танцы с дамами. Он со всеми учтив, при этом крепок духом и не боится ничего. В его лагере одни упражняются в воинском мастерстве, другие в прыжках, третьи играют в тавлеи, четвертые — в шахматы; одни теряют голову, другие обретают ясный ум; одни говорят о войне, другие — о любви; одни играют на лютне, другие — на арфе, третьи — на виоле, четвертые — на флейте, пятые — поют на три голоса, как настоящие певцы. Нет ни одной забавы, которой нельзя было бы предаться у нашего Маршала. Ни в одной стране не видел я никого, кто бы почитал Бога так, как он. И если тысяча баронов предстанет перед ним, он всех сумеет так почтить, что каждый из них останется доволен. Весьма уважает он своих соотечественников, но еще пуще — иноземцев. Двое баронов германских, из тех, что имеют право избирать императора, недавно побывали здесь, и когда они уезжали, то признались, что никогда еще не видели человека столь любезного, как Тирант.

Писарь распрощался с сицилийцами и направился во дворец. Когда он пришел, Император заканчивал обедать. При виде писаря Император очень обрадовался и немедленно спросил его, как обстоят дела на поле сражений и хватает ли в лагере съестных припасов и всего остального. Писарь коротко отвечал:

Сеньор, еды нам теперь хватает, но недостает любви и почестей.

Сказав это, он умолк. Император приказал срочно убрать со стола, и писарь отдал ему по порядку все привезенные бумаги. Первым он предъявил вызов короля Египетского, а вслед за ним — записку о совете, который держали бароны.

Император повернулся к дочери и сказал:

Кармезина, рыцари мои говорят, что Тирант — ваш возлюбленный.

От стыда Принцесса стала пунцовой, как роза. Охваченная смущением и страхом, она далеко не сразу нашлась, что ответить, но наконец, собравшись с духом, сказала:

Сеньор, если Тирант окажется победителем мавров, я буду чрезвычайно довольна тем, что в меня влюбляются доблестные рыцари. Не верьте же, Ваше Величество, необдуманным и лживым речам злоязычников, ибо Тирант — рыцарь настолько доблестный и отважный, что одерживает победу во всех сражениях, разбивает войска турецких королей и не боится коварных происков герцога Македонского. Я люблю Тиранта как родного брата, не больше, чем других рыцарей. Я от него далеко и ему не принадлежу, у меня и в мыслях нет ничего подобного. А ежели вам, сеньор, что-то показалось, то не верьте сему, ибо вы не должны меня осуждать прежде, чем не узнаете истины. Не нужно вам по ошибке порицать дочь, которая столь горячо вас любит. Это верно, что любовь обыкновенно побеждает страх, но милосердный Господь позаботился о моей целомудренности. От того же, что вы, Ваше Величество, могли подумать подобное обо мне, грудь моя стала холоднее льда.