Нерассказанная история США - Оливер Стоун

Эйзенхауэр и Даллес приветствуют президента Южного Вьетнама Нго Динь Дьема в Национальном аэропорту Вашингтона. Американские лидеры плели интриги, стараясь сместить французскую марионетку Бао Дая и поставить на его место Нго Динь Дьема. Дьем не стал тратить время зря и принялся сталкивать конкурентов между собой, а также начал волну репрессий против бывших членов Вьетминя на юге. Последних казнили тысячами.

Пользуясь поддержкой США, Дьем нарушил важнейшее положение Женевских соглашений: отменил выборы 1956 года, которые вернули бы контроль над страной в руки коммунистов. Потом Эйзенхауэр так комментировал это: «Ни один из знатоков индокитайских дел, с которыми я когда-либо беседовал или переписывался, не отрицал, что, если бы… в стране были проведены выборы, возможно, 80 % населения проголосовало бы за коммуниста Хо Ши Мина, а не за главу государства Бао Дая»[83]167. Вскоре восстание разгорелось с новой силой.

Рост американского участия в делах Вьетнама происходил на фоне обострения и без того напряженной ситуации в ядерной политике. В конце февраля 1954 года американские власти эвакуировали островитян и убрали все суда из большого района Тихого океана: США готовились к новым испытаниям водородной бомбы. Несмотря на изменение направления ветра, они решили осуществить испытания термоядерной водородной бомбы под кодовым названием «Касл Браво», как и планировалось, 1 марта на атолле Бикини, прекрасно понимая, что это подвергнет опасности многих людей. Ситуацию усугубило еще и то, что взрыв получился в два раза мощнее, чем предполагалось. 15 мегатонн – это в тысячу раз больше, чем взрыв, уничтоживший Хиросиму. Облако радиоактивных коралловых осадков направилось в сторону островов Ронгелап, Ронгерик и Утирик в Маршалловом архипелаге, отравив 236 островитян и 28 американцев. Не осознавая опасности, дети играли под радиоактивными осадками. Многих островитян не эвакуировали целых три дня – к тому времени у них уже появились признаки радиационной болезни. На долю 23 рыбаков на борту японского траулера «Фукурю-мару» («Счастливый дракон») № 5 выпал аналогичный жребий: их накрыл смертоносный белый пепел, падавший с неба в течение трех часов. 13 дней спустя, когда они вошли в порт с грузом радиоактивного тунца, у членов команды уже появились признаки сильного заражения. Первая смерть была зарегистрирована несколько месяцев спустя.

Халатность США и невероятная мощь новейшего поколения ядерного оружия потрясли мир. Как только стало известно, что радиоактивный тунец с японского судна был продан в четырех крупных городах и многие уже успели его съесть, началась паника. Немало людей тут же полностью отказались есть рыбу. В результате пришлось уничтожить 457 тонн тунца. Председатель КАЭ Льюис Страусс сказал пресс-секретарю Белого дома, что японский корабль на самом деле был «орудием красного шпионажа», а шпионил экипаж в пользу СССР, – откровенная ложь, которую быстро опровергло ЦРУ168. Выступая на пресс-конференции Эйзенхауэра, Страусс подчеркнул вклад испытаний в «организацию обороны США», обвинил рыбаков в игнорировании предупреждений КАЭ и преуменьшил ущерб, нанесенный их здоровью169. Жителям Утирика разрешили вернуться домой через два месяца. Обитатели Ронгилапа смогли вернуться домой только в 1957 году. Они оставались на острове вплоть до 1985 года, когда результаты научных исследований подтвердили их подозрения, что остров все еще заражен радиацией.

Международное сообщество пришло в ужас. Бельгийский дипломат Поль Анри Спаак предупредил США: «Если вы ничего не предпримете, чтобы возродить идею президентской речи – идею о том, что Америка хочет использовать атомную энергию в мирных целях, – то в Европе США станут синонимом варварства и ужаса». Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру открыто назвал американских лидеров «опасными эгоистичными безумцами», готовыми «взорвать любой народ или страну, вставшие на пути их политики»170.

В мае 1954 года Эйзенхауэр заметил на заседании СНБ: «Все, похоже, считают нас негодяями, которые бряцают оружием, и милитаристами»171. Даллес добавил: «Каждый день мы теряем позиции в Англии и других союзных государствах из-за того, что нас обвиняют в оголтелом милитаризме. Нашу военную машину уже даже начали сравнивать с военной машиной Гитлера»172.

Испытания бомбы привели и к другим непредвиденным последствиям. Ужасающая мощь водородных бомб и слегка завуалированная угроза ядерной войны стали играть более заметную роль в международной дипломатии. Ядерная угроза повлияла на поведение основных участников Женевской конференции гораздо больше, чем это было заметно большинству. Вскоре после испытания бомбы Черчилль признался на заседании парламента, что данная тема занимает его мысли «несравнимо больше, чем любая другая». Даллес встретился с ним в начале мая и потом заявил Эйзенхауэру: он увидел, что «англичане, особенно Черчилль, до смерти напуганы призраком ядерных бомб в руках русских». Энтони Иден связал этот страх с событиями на Женевской конференции. «Это была первая встреча на международном уровне, – заметил он, – на которой я остро ощутил сдерживающую силу водородной бомбы. И я был благодарен за это. Я не верю, что мы смогли бы провести Женевскую конференцию от начала до конца и избежать большой войны, не будь у нас бомбы»173.

Случай с «Фукурю-мару» тоже усилил международное движение против ядерных испытаний и популяризировал ранее непонятный термин «радиоактивные осадки». Появились и новые сомнения в «Новом взгляде» Эйзенхауэра.

Особенно острой реакция на события оказалась в Японии, где послевоенные попытки США подвергнуть цензуре обсуждение атомных бомбардировок не увенчались успехом и не смогли стереть память о том, что сделали США с Хиросимой и Нагасаки. Петиция с призывом запретить водородные бомбы, распространяемая домохозяйками Токио, собрала 32 миллиона подписей – неслыханное количество, соответствующее трети всего населения Японии.

Пытаясь помешать дальнейшему распространению антиядерных настроений, Комитет по координации операций СНБ посоветовал правительству начать «энергичное продвижение мирного применения атомной энергии» и предложить Японии построить экспериментальный ядерный реактор174. Специальный уполномоченный КАЭ Томас Мюррей поддержал этот «волнующий и христианский жест», искренне веря, что он «мог бы поднять нас всех над воспоминаниями о кровавой бойне» Хиросимы и Нагасаки175. Washington Post высказала горячее одобрение данному проекту, рассматривая его как возможность «отвлечь человечество от навязчивой идеи гонки вооружений», и с неожиданным смирением добавила: «Многие американцы уже знают… что в атомной бомбардировке Японии необходимости не было… Разве можно компенсировать ущерб лучше, чем обеспечив Японию средствами мирного использования атомной энергии? Не это ли лучший способ рассеять мнение азиатов, что США видят в них только пушечное мясо?»

Какой бы жестокой иронией это ни казалось, но Мюррей и конгрессмен от Иллинойса Сидни Йейтс предложили построить первую атомную электростанцию в Хиросиме. В начале 1955 года Йейтс внес законопроект, позволяющий построить электростанцию мощностью 60 тысяч киловатт в том самом городе, который меньше десятилетия назад стал первой мишенью для атомной бомбы.

За последующие несколько лет американское посольство, ЦРУ и Информационное агентство США (ЮСИА) вели широкую пропаганду и просветительскую кампанию, чтобы убедить японцев отказаться от укоренившегося враждебного отношения к ядерной энергии. Японская газета Mainichi осудила эту кампанию: «Сначала нас крестят радиоактивным дождем, затем окатывают волной практицизма и меркантильности под маской “мирного атома” из-за границы»176.

Через месяц после «Касл Браво» газета New York Times сообщила, что недавние испытания подтвердили опасения Силарда и Эйнштейна, что создание кобальтовой бомбы совершенно реально. Это заявление вызвало широкие обсуждения скорректированных оценок Силарда, считавшего, что радиация от взрыва 400 водородных кобальтовых бомб весом в одну тонну каждая будет такого уровня, что вся жизнь на планете прекратится177.

Еще через два дня на первой полосе Los Angeles Times опубликовали статью с отрезвляющим известием: японский ученый Цунесабуро Асада сообщил Японскому фармакологическому обществу, что Советы производят азотную бомбу – водородную бомбу, окруженную азотом и гелием, – опасную настолько, что, «если 30 таких бомб взорвать одновременно, через несколько лет погибнет все человечество»178. Как будто эта информация была недостаточно пугающей, в феврале следующего года Отто Ган, Нобелевский лауреат из Германии, тот самый физик, который первым расщепил атом урана, сократил потребное для всеобщего уничтожения количество кобальтовых бомб с 400 до 10. Об этом он заявил в радиообращении, которое можно было услышать почти по всей Европе 179.