Глубокая печаль - Син Кёнсук

″Сестра!″ – приветствуя, Сухэ подошла к ней. Коротенький полурукавчик блузки облегал ее милые ручки. Черные брови, нежный подбородок, лодыжка, похожая на клубень таро… Сухэ была вся в ослепительно белом, даже туфли, над которыми виднелись скатанные белые шелковые носочки и ее гладкие шелковые голени.

Они сели в машину и поехали на пляж Маллипо. Лицо мамы, несмотря на слезы, было тоже белым, как пудра. Обычно нахмуренная переносица, словно от накопившихся проблем, разгладилась, и мама выглядела умиротворенной. Белая кожа припухла, и на затылке появилась складочка.

– Как же я соскучилась! – сказала Сухэ и расправила ладонь сестры, приложив к ней свою, и засмеялась.

Она резко выдернула свои загорелые руки из белоснежных тонких пальцев сестры, и в этот момент открылся ее портфель, оттуда выпала книга писательницы Пак Ге Хёнг ″Мгновения, которые хочется задержать″. Сухэ тут же подобрала ее и открыла на загнутой странице.

– Ой! А я тоже читаю эту книгу, втайне от мамы, – прошептала Сухэ, слегка приложив к ее уху свои пухлые губы. – Правда, интересно? Даже сердце выпрыгивает?

Вот на море у нее действительно сильно заколотилось сердце.

– Давайте сядем на корабль и поедем на самую середину моря! – Сухэ уговорила всех, и мама арендовала небольшую баржу.

″Это ж надо, сколько воды!″ – удивлялась про себя, впервые увидев море. Раньше, кроме горной тропы от храма до шоссе, она ничего не знала.

Эта водная гладь отражалась в бисере изящной сумочки с ремешком, висевшей на плече у мамы. Каждый раз, когда надо было посмотреть на маму, она смотрела на эту сумочку, ослепительно сияющую в солнечном свете раннего лета.

– Сестра, иди сюда! – Сухэ расплылась в розовой, словно мыльный пузырь, улыбке и притянула ее к себе. – Сестра, посмотри-ка вон туда! Не правда ли, было бы здорово туда забраться? Далеко-далеко?

Сухэ хохотала, скакала по палубе от носа лодки до ее задней части, наклонялась через борт, оголяя свою худенькую спину, опускала руку в морскую воду и плескалась в воде. Она так шустро двигалась, что мама не могла даже заглянуть ей в лицо и лишь бросала вслед:

– Неужели от этого может быть так хорошо?

– Да! Сестра такая красивая! – ответила Сухэ.

От этих слов сестры она выронила в море свою любимую книгу. Лишь от одной этой фразы у нее вдруг исчез всякий интерес к этой книге, в которую она была погружена с головой. Она читала ее везде: на уроке держала книгу раскрытой под учебником математики, стараясь не попасться на глаза учителю, и дома, когда засовывала солому в печку.

Одна только фраза: «Сестра такая красивая!» – и это случилось опять: уши вмиг покраснели, ни с того ни с сего в животе закрутило. Все тело задрожало от позыва к поносу, а их лодка уже приближалась к середине моря.

– Что с тобой? – мама впервые за все время встречи заговорила с ней.

– Я в туалет хочу… – и эти слова стали первыми словами за все время встречи с мамой и Сухэ. От нахлынувшего стыда она еще больше покраснела.

– Сходи тогда в море, – просто сказал хозяин лодки и расхохотался.

– Да, давай в море… Я прикрою, – Сухэ загородила ее спереди и была такой тоненькой, что это прикрытие было абсурдным.

– Вот вам, прикройтесь этим, – смущенно и не зная, что сказать, мама достала из сумочки солнечный зонтик и подала его Сухэ.

Загородившись зонтиком в кружевах и с рисунком из орхидей, она задрала юбку, развевающуюся на ветру, и направила попу в открытое море. Жидкий стул тут же с шумом покинул ее, словно убегающий теленок, напуганный продеванием кольца в нос.

– Подмойся, – сказала Сухэ, подавая ей ковш, который она уронила в море, как и свою книгу.

Когда причалили к пристани, она стрелой выскочила из лодки и, не оглядываясь, бросилась прочь: ″Я больше никогда не хочу с ними встречаться! Никогда! – Она до боли прикусила нижнюю губу. – Покакала прямо перед маминой блестящей сумочкой, белыми ножками Сухэ и дорогим кружевным зонтиком!″ Чем больше она думала об этом, тем сильнее ощущала свой позор. После этого случая, каждый раз, как только она вспоминала этот позор перед матерью и сестрой, у нее снова начинался приступ поноса».

От налипшего сырого снега с треском ломались ветки хурмы.

– Сестренка, ты спишь?

– Нет.

«… Она опять проснулась, на этот раз оттого, что кого-то зовет к себе.

В детском саду, куда по весне приходили новые, такие милые, как цыплята, ребятишки, она отчаянно пыталась запомнить их имена, однако все время путала их и очень переживала из-за этого.

– Малыш! – Вот и сейчас не могла вспомнить имя мальчика, который каждую ночь пробирался в сарай.

Она встала и на ощупь, расставив руки, как привидение, направилась к двери. ″А он ведь снова незаметно ушел!″ – усмехнулась и вышла в открытую дверь на двор.

Луна уже сместилась с места и похудела. Холодный ветер забрался под одежду, вызывая холодный пот.

Ребенок, как замерзший детеныш дикого зверя, опять спал на куче соломы, разложенной на поленнице. Словно он спал тут еще от начала веков. Она села на край деревянной перегородки, разделяющей сарай на две части. Нагнулась и стала искать упавшую свечу, на которую уже раз наступила. Зажгла спичку и увидела, как белое искривленное тело свечи переломилось пополам.

″Ты хоть осознаешь, что заползаешь сюда? Подожди-ка, сейчас я зажгу свет″.

Ее большая тень одеялом накрыла ребенка.

В лунном свете проникающий сквозь дверную щель сенника ветер раскачивал тени от висевших на стене лопат, мотыг и тележки для песка. Ее охватил озноб, и она взяла ребенка за руку.

Всего лишь от одного брошенного в тот день подсвечника разбилось вдребезги равнодушие, сдавливаемое многолетним молчанием.

Прошел холод по отношению к матери и сестре, рожденный в момент, когда совсем еще маленькую бросили на той горной тропе. Тогда она плакала так сильно, что обкакалась… Запертое в душевной бездне отчаяние, всегда бурлившее и рвущееся наружу, захлестнуло такой тоской…

″Я больше не вернусь…″ – в ее ушах то и дело звучал голос Сухэ, раздирающий сердце.

И вот перед телефонным автоматом она держала в руке кошелек, битком набитый только что разменянной мелочью, и беспокойно ждала, когда их соединят. ″Моя младшая сестра Сухэ…″ – Ее сердце от волнения бешено колотилось, лицо раскраснелось, словно она промчалась по горной тропе на велосипеде.

– Сухэ… Позовите, пожалуйста, Сухэ.

– А-а, Сухэ? Так наша невестка еще вчера уехала… А кто говорит?

И трубка, и мелочь одновременно упали на пол, монеты покатились, издавая металлический звон.

″Неужели она приходила ко мне всего лишь