Между двух огней - Кристофер Бьюлман

нетронутую перепелку, которая дразнила его с тарелки нового кардинала-педика, стоявшей прямо перед ним, несмотря на соблазнительную корочку из пряных трав и отчаянное урчание в животе.

Дым, пошел нахуй.

Дым упорствовал.

Жако боролся с желанием отвернуться, боясь привлечь к себе внимание. Его долгом было оставаться неподвижным. Пока что его обязанности были неотличимы от обязанностей колонны.

Он надел эмблему гвардии в виде скрещенных ключей совсем недавно; прошло меньше двух недель с тех пор, как он въехал в Авиньон с отрядом бретонских лучников, которые сняли его с нормандского дерева, и все они жаждали иерусалимского золота и отпущения грехов, которое мог принести крестовый поход. И все же его способность сбивать яблони с пня в тридцати ярдах так впечатлила квартирмейстера, что капитан гвардии послал за ним.

А теперь это.

Сучий, сучий дым.

Он в сороковой раз спросил себя, сколько еще может продлиться этот чертов пир, когда услышал, как толпа ахнула. Несколько человек указали пальцами в сторону задней части двора, и кардиналы тоже повернулись, чтобы посмотреть. Остальные стражники тоже посмотрели, и Жако последовал их примеру.

То, что он увидел, привело его в замешательство.

Во двор вошел второй папа; Жако не слишком доверял своим слезящимся глазам, но этот папа казался идеальным близнецом того, кто сидел перед ним, за исключением его белых одежд и митры. Отряд солдат в табардах со скрещенными ключами, среди которых был и капитан гвардии, маршировал рядом с этим белым папой. В правой руке папа держал посох, и крестьянская девочка держала его за левую.

Сидящий папа, одетый в усыпанную рубинами мантию ярко-оранжевого цвета и митру с тремя золотыми коронами, посмотрел прямо на своего близнеца, но остался сидеть. Охранники сидящего папы, как и он сам, были новыми рекрутами, отобранными из тех, кто перебрался на юг, и никто из них не имел ни малейшего представления, что с этим делать.

Люди, стоявшие рядом с папой в белом, не сводили с них глаз. Они были готовы к тому, что им предстояло увидеть. Большинство из них были ветеранами дворцовой службы, которые в последние месяцы держались подальше от Его Святейшества, но теперь стояли рядом с претендентом.

Боже милостивый сейчас начнется драка и к черту этот гребаный дым.

Жако отступил с пути дыма и вытер глаза на случай, если придется стрелять.

— Лжепапа! — прокричал папа в белом, и его голос эхом отразился от стен во Дворе чести. — Ты знаешь, что ты дьявол! Покажи свое истинное обличье или уходи!

Близкий к нему уже стоял, широко раскрыв глаза, и указывал на другого.

— Дьявол в белом кричит дьявол на вашего Отца! Господи, защити нас! — закричал он, но его страх казался ложным.

— Скажи им, какого господа ты имеешь в виду, — попросила девочка. Ее голос показался Жако знакомым. Он хотел снова протереть глаза, чтобы получше ее разглядеть, но тут рыцарь, который недавно стал сопровождать папу и почти взял на себя обязанности капитана стражи, суровый сеньор с львиным лицом и черными зубами, прорычал: — Приготовить арбалеты.

Жако поднял оружие.

Кардинал-педик, у которого на верхней губе выступили капельки пота, повернулся на скамье и посмотрел сначала на Жако, а затем на его арбалет, где спусковой рычаг частично скрывал инкрустацию из слоновой кости, изображавшую Тайную вечерю.

— Не беспокойтесь, Ваше Высокопреосвященство, — сказал он, зная, что подмигивание его опущенного глаза вряд ли внушит доверие, но все равно подмигнул молодому кардиналу. Он обнаружил, что, поддерживая других, укрепляешься сам.

Выглянув из-под опущенного капюшона, Томас увидел, что истинный папа вступил на Двор чести. Все взгляды обратились в ту сторону. Рыцарь в монашеской рясе не дышал, как бык перед атакой, но молча приготовил свой меч, обхватив его всем телом, чтобы спрятать от столпившихся вокруг него авиньонских бедняков.

Он должен вытащить меч из ножен и одним движением прыгнуть на первый стол.

Он должен оказаться на верхнем столе прежде, чем они его заметят.

Он должен убить лжепапу прежде, чем они успеют среагировать.

Он должен застать их врасплох.

По крайней мере, двое за верхним столом были дьяволами.

Сейчас, подумал Томас.

Меч выскочил из ножен, и он прыгнул на первый стол, отшвырнув в сторону тарелку с черным хлебом.

Рыцарь с львиным лицом повернулся быстрее, чем надеялся Томас, и уже выхватил топор. В его маленьких черных глазках промелькнуло узнавание; он не стал предупреждать остальных — он хотел разобраться с этим сам.

ТЫ ГРЕБАНЫЙ ВОР ТЫ ХОЧЕШЬ СМЕРТИ И ВОТ ОНА ПРИШЛА

Рыцарь-дьявол прыгнул на стол кардинала, как раз туда, куда планировал прыгнуть Томас. Он присел на корточки и рубанул топором, но Томас пригнулся и повернулся так, что меч пронзил его одеяние и отскочил от панциря; Томас продолжил поворачиваться и острие его меча ударило рыцаря-льва в лицо. Оно прошло дальше и вышло из затылка. Пронзенный рыцарь закричал, но это был еще и рев.

Томас выдернул меч.

Невозможный разрез на голове существа задымился.

Оно отшатнулось от стола, яростно трясясь, как мокрая собака.

Оно становилось все больше, его броня трещала.

Со двора позади него донеслись крики.

Кардиналы пытались встать, но некоторые из них были слишком парализованы страхом, чтобы пошевелиться, и, под тяжестью их веса, скамьи не могли отодвинуться.

— Пристрели его! — закричал новый кардинал, указывая на Томаса.

Вперед выступил арбалетчик.

Он направил на Томаса свое оружие и выстрелил с ровным, но мощным щелк, слышным даже сквозь хаос толпы и дьяволов.

Болт ударил точно в грудь Томасу, и тот отшатнулся, ошеломленный.

Его капюшон слетел.

С дальнего конца стола прилетел еще один болт; этот царапнул его шею, но не пробил кожу.

Впрочем, первый пробил.

Он опустил взгляд на оперение из гусиных перьев в том месте, где стрела торчала из углубления в доспехах графа, того самого углубления, которое образовалось от последнего удара топора Томаса в их схватке у ручья. В противном случае болт бы отлетел, ибо миланцы чрезвычайно искусно изгибали и ковали доспехи.

Мертв мертв теперь я мертв

— Томас! — в отчаянии воскликнул арбалетчик. — Я убил тебя!

Томас заметил опущенный глаз.

— Жако?

— Господи Иисусе, прости меня, — сказал Жако.

Старому кардиналу, стоявшему рядом с ним, так не понравились его слова, что он разжал челюсти и укусил Жако в лицо, содрав кожу и оставив его лишенные век глаза смотреть неверящим взглядом.

Кровь залила молодого кардинала, его шелковые перчатки.

Жако упал.

Томас не упал, хотя и ожидал этого.

Я чувствую его через кость острие щекочет сердце

Во дворе царила паника.

Казалось, все закричали или завопили одновременно.

Люди разбегались, устремляясь к воротам.

Я не могу я не могу я не могу

Томас собрал все силы в своих могучих бедрах и вскочил на стол кардиналов. Кардинал Кириак становился все крупнее. Лицо в крови, как у пса на охоте. Выросли