Гиперион - Иоганн Христиан Фридрих Гёльдерлин

туда и пробудет там, видимо, еще несколько месяцев в связи с делами своего брата, который живет в Америке, — чтобы быть к нему ближе.

Теперь я должна сказать тебе, откуда происходит мое нежелание видеть тебя переселившимся в Йену, чтобы ты не заблуждался на сей счет. Потому что о том, что ты мне пишешь[390], я не имела ни малейшего понятия, и никто ничего мне о том не говорил. Причиной здесь лишь то, что Веймар лежит в полудне езды от Йены. Этим летом я нечаянно попала в дом одной дамы[391], который, хотя и пустует, но был определен под квартиру фрау Ларош и ее внуки. Я полагаю, это жилище тебе небезызвестно. И вот некоторое время назад слышала я как совершенно определенное, что этой зимой Шиллер переедет в тот дом. Ты не смог бы уклониться от визитов к нему, тебе было бы неудобно, а что я чувствовала бы при этом, я довольно поняла по своему колотящемуся сердцу, когда случайно провела там несколько часов. Тогда я не написала к тебе о том, потому что еще не приметила твоей идеи, и это не относилось к делу. А теперь я думаю, что я должна тебе и себе самой открыться в этой слабости. Конечно, я знаю: перед высшим идеалом любви такие слабости не приемлются в расчет и достойны осуждения, но перед человеческим чувством любви — о пощади! Ты же понимаешь меня! — — —

№ 14. Пятница, 30 января[392] [1800]

Пожалуй, пора уже подумать о том, чтобы держать письмецо для тебя наготове, потому что вдруг ты придешь в следующий четверг и будешь торопиться и беспокоиться. Если бы я могла узнать, ездил ли ты действительно к себе на родину, или ты все еще там. От всей души пожелала бы я тебе и твоим близким этой сердечной радости. —

Неделю назад у нас за столом оказались твои земляки. У меня создалось впечатление, что они тебя видели, и потому мне было приятно находиться в их обществе. И речь их была мне приятна, и меня не покидало чувство, что, если бы мы были одни, они заговорили бы о тебе. А с какой охотой я сделала бы это с теми, кто знает тебя и ценит, как я. В мыслях я часто была с тобой и думала, что и воспоминание обо мне в кругу твоей семьи не огорчит тебя, и еще более усердно питала свои нежные чувства любви по отношению к ним, потому что ты более чем когда-либо нуждаешься сейчас в их участии, а они в твоем снисхождении.

Договорился ли ты с ними также по поводу твоей будущности и нашел ли что-нибудь, что соответствовало бы тебе? Как я хотела бы хоть что-нибудь узнать, а надо, однако, набраться терпенья! С удовольствием подсчитывали мы давича с твоими земляками, что от них до нас такое же расстояние, как от нас до нашего милого Касселя; а это показалось мне в прошлый раз просто загородной поездкой! Дальше ведь ты не уедешь от меня? — — Не насовсем? — Туда ты всегда можешь уехать! И опять вернуться ко мне! Как хотелось бы мне видеть тебя на том месте, которое принадлежит тебе по праву, ты можешь себе представить. Но выбирай с осмотрительностью и не промахнись. В ближайшее время я еще не смогу ничего от тебя получить, если только ты не решишься послать мне пакет; если это для тебя необходимо, ты можешь сделать это беспрепятственно, думаю, нам в том посчастливится. Если ты появишься сам, я буду считать это знаком, что мне нужно спокойно ожидать, и тогда я в какой-то мере уже вознаграждена; поскольку для меня известия означают твой отъезд, я не стремлюсь узнать их раньше, как было бы в противном случае. Я вижу тебя! И ты рядом — это ли не причина для того, чтобы мне быть более чем довольной?

И еще я хочу тебе сразу же сказать, что теперь я не могу сбросить тебе письмецо вниз, потому что у меня есть некоторое подозрение (хотя, может быть, и необоснованное). Если в следующем месяце погода хоть немного наладится и будет сухо, так что я смогу совершенно естественно выйти прогуляться, то я прошу тебя, приходи к десяти часам, и тогда в одиннадцать в тот же день я буду находиться в известном тебе месте. Но если это нельзя будет сделать, не вызывая подозрений, — тогда ты меня только увидишь. Как важно для меня получить от тебя весточку тогда, легко могу тебе объяснить: в конце марта опять прибывает мой брат и тогда я реже смогу выходить без провожатых. Они с женой опять будут жить у нас все лето. Так что, если ты захочешь что-нибудь мне прислать, сделай это прежде. Военные действия также могут оказаться препятствием для прогулок, тогда пришли мне что-нибудь во всяком случае, как уговорено. Я тоже передам через посыльного книгу; чтобы нам быть уверенными, что мы оба получили свое, ты можешь в 11 часов опять на минутку показаться на углу, впрочем, я тебе советую никогда не задерживаться там долго, потому что наверху живет больной человек, которому скучно. Если я не смогу выйти, на окне будет висеть платок.

Теперь еще несколько слов о себе, как я жила. Я совершенно здорова, покой и уединение в моей уютной комнате оказали на меня свое целительное действие. Здесь сижу я среди моих цветов и работаю. Мне никто здесь не мешает, никто не проходит мимо моего тихого окна, только воробушек порой прилетит поклевать крошек на подоконнике, да в небе проплывают облака. Я часто слежу за ними взглядом, когда вечером лучи закатного солнца пробиваются меж стволами деревьев, купами растущих в глубине сада, и мне так хорошо! Мягкая меланхолическая печаль, присущая моей натуре, которая никогда не сможет — и не должна! — изгладиться, делает меня восприимчивой к любой, самой малой, радости. С великой благодарностью ощущаю я ее! Сердце мое никогда не станет заносчивым, и слеза сострадания и доброжелательства всегда готова покатиться из глаз. Такой я и хочу остаться! Таков ведь и ты! — — —

Этой зимой я была несколько общительней и иногда выезжала в гости к нашим старым друзьям. Долгое уединение и новизна способствовали тому, что я нашла там более удовольствия, чем прежде, и мне тоже были рады. Несколько раз мне