Сады Луны - Стивен Эриксон

Лорн судорожно вздохнула.

— Недостаток… — она откашлялась, прежде чем продолжить, — в котором я признаюсь, Тлен. Спасибо, что обратил внимание на мою растущую халатность. — Она села. — Скажи, тебе не кажется странным, что обычно безлюдная равнина Рхиви сейчас так оживилась?

— Схождение, — сказал Тлен. — Сила привлекает другие силы. Это несложная мысль, но она ускользает от нас, имассов. — Древний воин повернул голову к Лорн. — И ускользает от наших потомков. Яггуты знали об этой опасности. Потому они оставили друг друга, стали жить в одиночестве, позволили цивилизации рассыпаться в прах. Форкрул ассейлы тоже понимали, но выбрали другой путь. Странно то, адъюнкт, что из этих трёх первых народов пережило века лишь наследие невежества имассов.

Лорн не сводила глаз с Тлена.

— Это была попытка пошутить?

Т'лан имасс поправил шлем.

— Зависит от твоего настроения, адъюнкт.

Она поднялась и пошла проверить лошадей.

— С каждым днём ты ведёшь себя всё более странно, Тлен, — тихо проговорила Лорн, обращаясь скорее к себе самой, чем к имассу. Она вспомнила первое, что увидела, открыв глаза, — проклятое создание и его меч. Сколько он так простоял? Всю ночь?

Адъюнкт остановилась и на пробу пошевелила раненой рукой. Плечо быстро заживало. Наверное, травма была не такой тяжёлой, как показалось сначала.

Седлая лошадь, Лорн покосилась на Тлена. Воин стоял неподвижно и смотрел на неё. Какие мысли могут быть у существа, которое прожило триста тысяч лет? Хотя — живут ли имассы? До встречи с Тленом она считала их скорее нежитью, то есть бездушной плотью, которая повинуется внешней воле и силе. Теперь адъюнкт сомневалась.

— Скажи, Тлен, что занимает твои мысли?

Имасс пожал плечами, прежде чем ответить.

— Я думаю о бессмысленности, адъюнкт.

— Все имассы думают о бессмысленности?

— Нет. Мало кто вообще думает.

— Почему так?

Имасс склонил голову набок и пристально посмотрел на неё.

— Потому, адъюнкт, что это бессмысленно.

— Поехали, Тлен. Мы зря тратим время.

— Точно, адъюнкт.

Забираясь в седло, она спросила себя: с чем же именно только что согласился Тлен?..

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

УБИЙЦЫ

Мне снилась монета

с изменчивым ликом —

так много юных лиц

мечтаний драгоценных

и вот она звенит кружится

на ободе позолочённой чаши

рубинами украшенной…

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Ночь близилась

а я скитался

мой дух

ни камня

ни почвы не коснулся

и в кроне не увяз

железным гвоздём

прикован не был

но как ночь сама

создание воздуха

лишён был света

и я бродил средь них

тех зодчих что тесали камень

в ночи

привычною рукой

в свете звёзд.

«А как же солнце? —

спросил я у них. — Ужели

плащ откровения его

и тепло разума

в вашем узоре

не отразятся?»

И молвил мне один:

«Увы душе

сияющих костей светила

не выдержать

и меркнет разум

когда нисходит тьма —

и вот возносим

курганы мы в ночи

тебе с роднёй».

«Прошу простить тогда моё вторженье».

Мне каменщик ответил:

«Мертвецы не вторгаются

но лишь приходят

всегда».

— Ночь за ночью являются эти сны, — простонал Крупп. — И лишь сей блеклый огонёк составит компанию путнику. — Он протянул руки к неугасающему костерку, который развёл Старший бог. Странный дар, но наверняка значительный. — Крупп постигнет его смысл, ибо редко увидишь подобный досадный обман.

Вокруг раскинулась пустошь; даже распаханные поля исчезли, никаких признаков жилья не осталось. Он скорчился у одинокого костра посреди дикой тундры, а в дыхании ветра чувствовался запах подтаявшего льда. Горизонт на севере и на востоке окутывало зеленоватое мерцание, хотя луна ещё не поднялась, чтобы затмить свет звёзд. Никогда прежде Крупп не видел подобного, но всё же этот образ родился в его сознании.

— О, как тревожно, восклицает Крупп. Неужто сии видения интуиция развернула во сне с некой целью? Этого Крупп не ведает, и — будь его воля — сей же час вернулся бы в тёплую постель.

Чародей покосился на укрывшие землю мох и лишайник, нахмурился, подметив неестественно яркий цвет. Крупп слыхал рассказы о Багровой равнине на крайнем севере, за плато Лейдерон. Вот так и выглядит тундра? Он-то всегда представлял её себе как мрачный, бесцветный мир.

— Однако ж взгляни на звёзды в небе! Мерцают с энергией юноши, даже не так — сверкают, словно посмеиваясь над земным наблюдателем. И сама земля сулит грядущее буйство багрового, оранжевого и лилового.

Когда с запада донёсся громовой топот, Крупп встал. Вдалеке двигалось огромное стадо покрытых бурой шерстью животных. От их дыхания в воздухе заблестел серебристый пар, звери бежали вперёд, поворачивая все как один то влево, то вправо, словно по команде, но всегда оставались в отдалении. Некоторое время Крупп наблюдал за ними. Когда животные оказались совсем рядом, чародей заметил в их шерсти багровые подпалины, увидел мощные рога, которые то опускались, то снова вздымались. Земля дрожала под их копытами.

— Сколь удивительна жизнь в этом мире, восклицает Крупп. Ужель он вернулся вспять — к самому началу времён?

— Да, — произнёс у него за спиной глубокий голос.

Крупп обернулся.

— Ах, конечно! Садись к моему костру. — Перед чародеем стоял приземистый человек, одетый в дублёные шкуры оленей или других подобных зверей. Кожаную шапку на его голове венчали рога. Подбородок и щёки гостя покрывала седая щетина. Крупп поклонился. — Ты видишь перед собою Круппа из Даруджистана.

— Я — Пран Чоль из клана Канниг-Тола, мы — тланы Крона. — Пран подошёл ближе и присел у костра. — К тому же, Крупп, я — Белый Лис, сведущий в путях льда. — Он взглянул на Круппа и улыбнулся.

У Прана было широкое лицо, скулы заметно выдавались под гладкой, золотистой кожей. Глаз было почти не видно под прищуренными веками, но Крупп разглядел их цвет — ярко-янтарный. Пран протянул сильные, гибкие руки к огню.

— Жизнь — это огонь, огонь — это жизнь. Век льда уходит, Крупп. Долго жили мы здесь, охотились на великие стада, собирались на войну с яггутами в южных землях, рождались и умирали, следуя течению замёрзших рек.