Ярче, чем Жар-птица - Диана Анатольевна Будко

мои мысли. Смотри, как нас скрутило. – Соленый вкус крови во рту отвлекал от общения. – Ваша светлость, не забывайте, пожалуйста, цель своего визита…»

Ткань стала жесткой как трос, а Туллий повис на нем как запутавшаяся мышь. Раздался взрыв, потом вверх взметнулись миллиарды бабочек. Ирис инстинктивно закрыла руками лицо и не поняла, как ее ноги вновь утонули в песке.

Они оказались на берегу. Ирис держалась на расстоянии от Туллия. Это воспоминание было чем-то приятно для него. Иначе они бы не оказались в нем. Пронзительно синее море, каким и быть никогда не могло, волны поднимались до неба и разбивались о берег, не оставляя следов на чистом песке. К яркости света глаза никак не хотели привыкать.

А потом пляж превратился в поляну с малахитовой травой и размытыми цветами. Таких огромных деревьев с синими листьями не сыскать и во всей Флорандии. Невидимые неизвестные птицы надрывались в истошном пении, которое могло сохраниться в памяти, но никогда прозвучать наяву. Ирис в изумлении прикусила указательный палец. Здесь пахло сахарной ватой, карамелью и свежей выпечкой. Да и мячик, летящий прямо в их сторону, был огромен, как циферблат часов в аквалийском Рурне.

Туллий сделал пару шагов вперед, будто хотел поймать его на лету, но тот проскочил мимо и попал прямо в волшебницу, перекатился сквозь нее и скрылся за горизонтом, линия которого прошла прямо на расстоянии вытянутой руки.

Принц забыл о существовании спутницы. Он был наедине с собой. Она обратила внимание, как сжались в кулаки его изящные руки, а лицо потеряло привычную припухлость. Суровость боролась с истерикой. Между тем сама Ирис чуть не упала от удивления.

На этой странной поляне оказалось целых три принца Туллия: только двум из них было от силы лет двадцать. Они были по-разному одеты и вовсе не замечали друг друга.

Первый Туллий нежно обнимал неизвестную девушку. Он пылко прижимал ее к себе, но она кокетливо выворачивалась из его рук, причем делала это настолько умело, что распаляла его пыл еще больше.

Второй Туллий сидел прямо на траве рядом с зареванным, но теперь очень заинтересованным мальчиком пяти лет и что-то высматривал вместе с ним в траве. Он указывал пальцем на этот невидимый предмет и медленно разъяснял смысл происходящего. Мальчик доверчиво внимал ему, изредка шмыгая носом.

– Я хочу убраться отсюда! – заорал настоящий Туллий, не оборачиваясь к Ирис. – Слышишь, я немедленно хочу отсюда убраться! – Он топнул ногой, но природа никак не отозвалась на его крик.

«Наверное, этот мальчик – Карнеол. А эта девушка… Уж не является ли сам принц Туллий его отцом?» – ошеломленно представила Ирис.

– Ваша светлость… – Ирис все не могла оторваться от такого дива. – Подумайте о чем-то другом. Лучше всего о том дне, в который вы хотите попасть. Иначе мы будем блуждать еще долго.

Туллий вскинул голову вверх и рассмеялся. Все его тело затряслось, как при припадке, было ясно, что он уже тысячу раз пожалел о своем хоть и продуманном, но опрометчивом решении. Тем не менее все вновь закрутилось, а декорации поменялись. Теперь они были одновременно в гостиной кудесника Гульри и тронном зале.

Первая освещалась лишь небольшим огарком свечи. На запомнившемся Ирис диване восседал кудесник, а перед ним стоял с провинившимся, но от этого не менее дерзким видом четырнадцатилетний Туллий. Вся обстановка, кроме дивана и огарка, повисшего в воздухе, растворилась. В темном кубе ученик ждал приговора уставшего учителя. При этом кудесник Гульри из прошлого принца несколько отличался от человека, которого Ирис знала. Почему-то он, увеличившийся до размера слона, выглядел слишком небрежно. Под роскошной мантией была надета простая, перепачканная всеми ингредиентами мира льняная рубаха и рваные, болотного цвета штаны, из-под которых высовывались босые длинные ноги со вздувшимися венами и криво подстриженными ногтями. Он безучастно развалился на подушках и затравленно смотрел на малюсенького принца Туллия, облаченного в роскошный до отвращения кафтан признанного наследника, на который князь Адас не пожалел государственных средств.

А вот тронный зал, напротив, слепил золотым блеском, которого в нем никогда не было и в помине. Великан князь Адас, сдержанный и бесстрастный, на своем троне в лучших одеждах – Ирис видела их в мемориале – похожий на белого павлина, довольно поглядывает на робкого подростка в рваной по низу мантии с шапкой растрепанных кудрявых волос, щурившего близорукие глаза и не знающего, куда девать свои неуклюжие руки.

– Держи их сомкнутыми, как предстало правителю, – нарушил тишину князь Адас.

Ирис заметила, как принц Туллий сжался и покорно, будто приказ относился к нему настоящему, сомкнул перед собой пальцы в замок. Он с ненавистью наблюдал за собой подростком и беззвучно нашептывал любимые балтинские проклятья. Со стороны представлялось, будто он просто выбирает, кому из своих двойников первому дать под дых.

Волшебница и представить не могла, что делать, если он вмешается в действия фантомов. Никаких правил и указаний на этот счет в книге, конечно, не было. Она слегка дернула за ткань, ненавязчиво желая отвлечь правителя, но он лишь обернулся и изобразил на лице такой звериный оскал, что она сочла за благо пока не вмешиваться и не отвлекать. Тем более сквозь тело прошел, как удар грозы, запредельно громкий дуэт голосов князя Адаса и кудесника Гульри. Каждый уверенно твердил свое с одинаковыми интонациями и мимикой. Немыслимым образом оба сплелись в одного человека, с ежесекундно меняющимися чертами и одеждой. Два соединились в одном, и уже невозможно было уловить, кто кому пришел на смену, ибо это антропоморфное чудище стало и вовсе уродцем – просчетом природы, который и воздух-то не успел бы вдохнуть при своем рождении, не то что превратиться в кого-то из таких уважаемых людей. Из их путаной речи можно было выхватить только отдельные бессвязные фразы:

– Загубленные годы… Все это твое… Когда-нибудь ты пожалеешь… Чего ты хочешь?.. История… Самое прекрасное… Все у твоих ног…Что может быть лучше?.. Я поверил в тебя… Самое правильное… Так должно…

Все это шло по кругу и порядком поднадоело Ирис, но, похоже, привлекало самого Туллия. С неким мазохистским наслаждением он, непроницаемый и бессердечный, терпеливо выслушивал упреки вперемешку с увещеваниями. Неведомым образом это осталось в его памяти одним неделимым противостоянием, знание об истинном исходе которого для него до сих пор под запретом. Его же он и решил нарушить, угрожающе подавшись вперед.

Волшебница напряглась. Не исключено, что эти призраки могут начать мстить за нарушение их покоя, если его светлость ненароком решит сделать то, на что никогда бы не осмелился в